Письма незнакомке

У меня самого есть три рецепта против бессонницы. Первый: воспоминания о различных эпизодах моего детства или отрочества. Они прогоняют навязчивую идею, ибо события, породившие ее, произошли позднее, чем те, которые я воскрешаю в памяти, и не вписываются в рамки прошлого. Но чтобы приковать все внимание к этим эпизодам, нужно большое упорство.

Второй способ – сосредоточенно наблюдать за световыми пятнами, которые всегда возникают перед глазами, если смежить веки, и стараться узнавать в их очертаниях людей или предметы. Через какое-то время эти образы навевают сон. Вот вы и сдвинулись с мертвой точки.

Третий способ – самый простой – попросить у вашего врача что-нибудь усыпляющее. Таблетка снотворного куда менее опасна, чем бессонница. Словом, никогда не позволяйте навязчивой идее овладевать вами. Она сведет вас с ума.

А это было бы досадно! Прощайте.

Об оптимизме

Вы порицаете меня, querida, за мой оптимизм. Да, я оптимист. Я склонен думать, что все уладится. «Если бы ты летел в пропасть, – говорил мне на войне один из моих товарищей, – то, наверное, считал бы, что дно ее устлано стегаными одеялами, и был бы относительно спокоен до тех пор, пока не ударился».

Преувеличение! Я не считаю, как Панглос у Вольтера, что все к лучшему в нашем лучшем из миров. Мне ведомы страшные стороны и тяготы жизни, я не был ими обделен.

Однако, во-первых, я не думаю, что жизнь совершенно дурна. Это далеко не так. Я отказываюсь считать условия человеческого существования «ужасными». Правда, они весьма необычны; правда, что мы вращаемся на комочке грязи в бесконечном пространстве, не слишком понимая для чего; правда, что мы непременно умрем. Таково действительное положение вещей, и его нужно принимать с мужеством. Да, мы вращаемся на комочке грязи. Проблема в ином: что мы можем и что должны сделать, обретаясь на нем?

Во-вторых, я оптимист, ибо считаю возможным что-то совершить на земле, улучшить свою собственную жизнь и – в более широком смысле – жизнь рода людского. Я считаю, что огромный прогресс уже достигнут. Человек в большой мере покорил природу. Его власть над миром вещей несравненно возросла. Пессимист возразит: «Да, но все эти замечательные открытия используются исключительно для военных целей, и человечество находится на грани самоуничтожения». Не думаю, что это неизбежно. В какой-то степени это зависит от нас самих, и в конечном счете мой оптимизм покоится на вере в человеческую природу. Я знаю, что человеку присуще величие, что можно взывать к тому лучшему, что есть в каждом из нас. Словом, лучше говорить с человеком о его свободе, чем о его рабстве.

В-третьих, я признаю, что мое первое побуждение перед лицом какого-либо события – это стремление понять то хорошее, что оно несет с собой, а не плохое. Пример

: по воле обстоятельств я поссорился с влиятельным человеком. Пессимист подумал бы: «Какая незадача! Это повредит моей карьере». Я же говорю себе: «Какая удача! Я избавился от этого болвана». Такова суть моего относительного оптимизма. Мы оба – Ален, а вслед за ним и я – поклялись оставаться оптимистами, ибо, если не поставить себе за правило во что бы то ни стало быть оптимистом, тотчас же будет оправдан самый мрачный пессимизм. Ибо если человек впадает в отчаяние или предается плохому настроению, то это неминуемо ведет его к невзгодам и неудачам. Если я боюсь упасть, то непременно упаду; это именуется головокружением, и оно присуще как целым народам, так и отдельным людям. Если я считаю, что ничего не могу изменить в делах моей страны, я и впрямь ничего не смогу. Порядок вещей таков, что я сам создаю и ясную погоду, и грозу – прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже. Пессимизм заразен. Если я полагаю, что мой сосед непорядочен, и отношусь к нему с недоверием, он и будет таким по моей вине. Вселять в людей надежду, а не страх – вот в чем секрет античных мудрецов. Наши нынешние мудрецы, напротив, вселяют в людей отчаяние, но я не думаю, что они так уж мудры.

– Вот как! – возражает пессимист. – Вы считаете, что вера в людей, в жизнь и есть мудрость? А не стала ли она для вас причиной ужасных разочарований? Не сделалась ли она для вас источником слабости в непрекращающейся битве, чье имя – жизнь? Не становились ли вы жертвой людей злых, так долго отказываясь считать их злыми?

Да, признаю, я испытал немало жестоких разочарований. В особенности за последние десять лет, отмеченных ужасами нацизма, кровавой пропастью, разделившей надвое мою страну, изгнанием, арестом близких, разграблением моего дома, предательством – в тяжелые минуты – со стороны некоторых друзей; все это дало мне немало веских оснований для того, чтобы усомниться в совершенстве этого мира.