Письма о науке. 1930—1980

Многоуважаемый Николай Петрович!

В ответ на Ваш запрос о причинах непосещения мною 29 мая в 12 часов дня специального заседания Президиума Академии наук, посвященного обсуждению форпроекта главного здания, сообщаю Вам следующее.

Организуя свою работу в Союзе, я с самого начала заявил, что 80% времени своего буду уделять на научную работу и 20% — на общественные дела. Мне кажется, что это правильное распределение времени для всякого ученого, так как устраняться от общественных нагрузок ученый не должен, иначе наша научная жизнь в стране не сможет организоваться; с другой стороны, если ученый будет уделять меньше 80% времени своей основной работе, он перестанет быть ученым.

Работая в Союзе, я нашел, что чрезвычайно трудно соблюдать эту норму. Запросы общественных нагрузок обычно значительно превосходят 20%. Запросы эти имеют в виду: 1) посещение разных заседаний; 2) консультацию заводов и отдельных лиц; 3) прием разных людей и пр. Если не ограничивать себя, то перестанешь работать непосредственно в научной области. Поэтому по Академии наук я ограничил свои общественные нагрузки участием в Комиссии по техническому снабжению и в Музейной комиссии, и эту работу, мне кажется, веду аккуратно.

Что касается дальнейшей моей нагрузки по Академии наук, то я считаю, что могу принять участие в тех или иных делах, когда чувствую, что мой опыт и мои знания действительно необходимы для решения того или иного вопроса.

На заседании Президиума, о котором идет речь, был поставлен вопрос о главном здании Академии наук вообще. Материалов никаких не было прислано. Пребывание на подобных, не подготовленных в достаточной степени заседаниях всегда оставляло у меня впечатление потерянного времени.

Уважающий Вас П. Капица

49) И. В. СТАЛИНУ 10 июля 1937, Москва

Товарищ Сталин,

С наукой у нас неблагополучно. Все обычные заверения, которые делаются публично, что у нас в Союзе науке лучше, чем где бы то ни было,— неправда. Эти заверения не только плохи, как всякая ложь, но еще хуже тем, что мешают наладить научную жизнь у нас в стране.

Что у нас с наукой плохо, я считаю, что могу говорить с уверенностью, так как работал долго в Англии и там мне жилось и работалось лучше, чем здесь. Но цель этого письма вовсе не в том, чтобы хвалить британцев и рассказывать, как там хорошо, но чтобы сказать о том, что, мне кажется, лежит в основе нашего слабого положения, и [как] бороться за поднятие науки у нас в Союзе.

Самое поражающее в состоянии нашей науки, конечно, то, что она слабее, чем в капиталистических странах, и рост и развитие нашей науки совсем не соответствуют темпам развития нашей хозяйственной и культурной жизни. Но, несмотря ни на что, я продолжаю верить, что при социализме наука должна быть на более высокой ступени развития, чем где бы то ни было при капитализме. Иначе, конечно, быть и не может, так как наука является основным двигателем и показателем прогресса.

Так вот, какие недостатки первым делом бросаются в глаза? Это скверная хозяйственная база. Научной промышленности у нас в стране почти нет, хозяйственная организация научных институтов путаная и нелепая. Совместительство разбивает научные силы и.плохо их использует. Отсутствие единства и цельности в научной организации. Отсутствие научной общественности и пр. и пр.

Теперь, кто виноват в таком положении вещей и как это исправить?

Конечно, в создавшихся условиях должна быть коренная причина, которую надлежит отыскать и с которой надо бороться первым делом.

Первое и естественное предположение, что это происходит от отсутствия внимания к науке со стороны руководящих товарищей в правительстве. Такое мнение существует у многих ученых. Я не разделяю этого мнения. Правда, я часто бываю не согласен с целым рядом мероприятий, в особенности с тем, как у нас поступают с отдельными учеными, и, несмотря ни на что, это высказываю. Но в основном мне кажется, что у партийных руководителей и у товарищей в правительстве есть искреннее желание наладить научную жизнь у нас в стране и полностью признается значение науки.

Второе предположение, что ученые у нас плохие и неталантливые. Но и это тоже не так. Сравнивая наших ученых с заграничными, я считаю, что, в среднем, они ничем не хуже.

Но вот что поражает меня больше всего — это [то], что дух в нашей ученой среде плохой. Главное, что нет никакого энтузиазма и подъема в работе. Это резко бросается в глаза. <...> Наша ученая среда не сплочена и оторвана от жизни страны. Но хуже того, она не только не стыдится этой оторванности, но, нет сомнения, у нас немало «жречества», т. е. ученый часто рассматривает себя чем-то высшим, самостоятельным. Общее настроение нездоровое: «нам все должно быть налажено и сделано, и мы только будем работать научно».