Письма о русской поэзии

И в кулак зажимая истертыйГод рожденья – с гурьбойи гуртомЯ шепчу обескровленным ртом:– Я рожден в ночь с второго на третьеЯнваря в девяносто одномНенадежном году – и столетьяОкружают меня огнем.

(III, 126)

Наименование зверя, поедающего своих лучших детей, у Хлебникова и Мандельштама одинаковое – «волк», «Volk», народ, не берегущий свое наследие. Это чернь, пусть и представляют ее верховные правители – маразматически-мудрые старцы. В каждом погребенном, «дешевом» брянском юноше страна теряет образ Христа. Человек как пятая стихия и квинтэссенция становится дешевле остальных четырех: «Дешевле земли, бочки воды и телеги углей…»[25]

И опять, так же, как и у Мандельштама в «Адмиралтействе» («но создал пятую свободный человек»), как у Пастернака в пушкинских варьяциях («стихия свободной стихии»), у Хлебникова заведует вольным словотворчеством поэт, по определению равный Иисусу-Логосу – тот, кто книжечку издал «Песни последних оленей». Равный среди равных в своем поколении, он «висит, продетый кольцом за колени», выставленный в витрине среди еды, – жертва вечерняя и утренняя. Все могут быть убиты, и дороги все. Но написать «Последние песни оленя» (таково первоначальное название воображаемого поэтического сборника – в черновой рукописи стихотворения), быть королем – дано не всякому, а только творцу.

Поэтическая правота потребовала определенности позиции, смену «одежд сомнений» на плащ из «сетки чисел» – и «уже трепещет буря полупоймана числом». Война с войной ведется поиском законов числовых повторов сражений, мир-мяч земного шара должен вращаться с миролюбивой точностью часового механизма, Россия – обязана обрести свободу, а ее вольный человек-поэт – предстать Спасителем в образе Оленя (или Коня). Одно из самых прекрасных метафорических построений Хлебникова, лукавое своей прелестью и тайнозамкненностью образа, передает живописный портрет с мощными ветвями рогов – короля-оленя:

Ты же, чей разум стекалКак седой водопадНа пастушеский быт первой древности,Кого числам внимал очарованный гадИ послушно плясал

И покорно скакалВ кольцах ревности,И змея плененного пляска и корчи,И кольца и свист и шипение,Кого заставляли все зорче и зорчеШиповники солнц понимать, точно пение,[26]Кто череп, рожденный отцом,Буравчиком надменно продырявилИ в скважину спокойно вставил

Душистую ветку Млечного Пути,В жемчужинах синей росы;В чьем черепе, точно стакане,Жила Россистая ветка Млечного Пути,О колос созвездий, где с небом на ты,А звезды несут покорные дани,Крылатый, лети!Я, носящий весь земной шарНа мизинце правой руки,

Тебе говорю: Ты!Так я кричу,И на моем каменеющем крикеВорон священный и дикийСовьет гнездо и вырастут ворона дети,А на руке, протянутой к звездам,Проползет улитка столетий

[27].