Письма о русской поэзии

[59] «Безусловно, исчерпывающая полнота совершенной пропорции является великим достоинством во всяком искусстве; но разве не должно что-то сказать и в пользу блистательного перебива, взрывной фразы, захватывающего отступления, хода коня?» (Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. М., 2002, с. 438).

[60] И еще из Гейне: «Славою своей г-н А.-В. Шлегель, собственно обязан лишь неслыханной смелости, с которой он нападал на существующие литературные авторитеты. Он срывал лавровые венки со старых париков и при этом рассыпал много пудры. Его слава – внебрачная дочь скандала» (VI, 193).

[61] Все варианты употребления Хлебниковым сочетания АСП, приводимые Бараном подтверждают это предположение (Хенрик Баран. О Хлебникове. Контексты, источники, мифы. М., 2002, с. 261-263). Сначала поэт обращается к хану Аспаруху, затем конструирует имя Го-Асп с явной географической привязкой к Каспию, затем уравнивает его в правах со своим именем «Велимир»: «Сударь Го-Асп. Барин Го-Асп», то есть примеряет одежды предводителя-ГАСПадина, возглавляющего будетлян. А в черновиках начала 1920-х годов Хлебников пишет: «От Аспа к Аспаруху мосты кладу» – здесь уже претензия на роль современного понтифика русской поэзии. Конечно хлебниковские география и история – специфические науки. Например, где территориально располагаются неоднократно цитируемые строки из «Войны в мышеловке»: «Страну Лебедию забуду / И ноги трепетных Моревен. / Про Конецарство, ведь оттуда я, / Доверю звуки моей цеве»? Мы привыкли доверчиво слушать «точные» пояснения о древней «Лебедии» – нижнем течении Дона и Днепра, которую сам Хлебников переместил восточнее и определил так: «Лебедией звался в древние времена весь степной край между Доном и Волгой». Но ведь Конецарство – это Калмыкия и Астрахань, а невозможно забыть что-то и отказаться от чего-то, чтобы вспоминать его тут же под другим именем. Хлебников лукаво знает и о другой территории с таким названием, он готов забыть роскошные царские дворцы черноморской Левадии-«Лебедии» («и ноги трепетных Моревен») ради того, чтобы целовать «копыто у коня» в своем сконструированном с оглядкой на Джонатана Свифта благородном книжном Конецарстве.

[62] Пушка, на которую я должен упасть – сквозь рукопашную схватку деревьев и проворного воздуха (А. Рембо).

[63] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Л., 1988, с. 132-133.

[64] «Но и память – великий Мин, и вы, глубокие минровы. Вы когда-то теснились в моем сознании, походя на мятежников, ворвавшихся на площадь: вы опрокинули игравшую в чет и нечет стражу и просили бессмертия у моих чернил и моего дара. Я вам отказал. Теперь сколько вас, образов прошлого, явится на мой призыв?» (IV, 119).

[65] Андрей Белый. Стихотворения и поэмы. М.-Л., 1966, с. 537.

[66]A. Rimbaud. Œuvres. M., 1988, p. 290-291 (пер. Н. Стрижевской).

[67] «В общем, – писала Цветаева в статье “Поэт о критике”, – для такого читателя Пушкин нечто вроде постянного юбиляра, только и делавшего, что умиравшего (дуэль, смерть, последние слова царю, прощание с женой, пр.). Такому читателю имя – чернь. О нем говорил и его ненавидел Пушкин, произнося “Поэт и чернь”. Чернь, мрак, темные силы, подтачиватели тронов несравненно ценнейших царских. Такой читатель – враг, и грех его – хула на Духа Свята. В чем же этот грех? Грех не в темноте, а в нежелании света, не в непонимании, а в сопротивлении пониманию, в намеренной слепости и в злостной предвзятости. В злой воле к добру» (I, 235). И еще, из цветаевского же эссе «Поэт и время»: «“Долой Пушкина” есть ответный крик сына на крик отца “Долой Маяковского” – сына, орущего не столько против Пушкина, сколько против отца. ‹…› Крик не против Пушкина, а против его памятника» (I, 368).

[68] Велимир Хлебников. Неизданные произведения. М., 1940, с. 262.

[69] Цит. по: Бенедикт Лившиц. Полутораглазый стрелец. Л., 1989, с. 643.

[70] Велимир Хлебников. Неизданные произведения. М., 1940, с. 301.

[71] Само выражение «сеять очи» восходит к десятой оде «Vision» первой книги од Виктора Гюго: «Le char des Séraphins fidèles, / Semé d’yeux, brillantd’étincelles, / S’arrêta sur son triple essieu…» (Victor Hugo. Œuvres complètes. Poésie I. Odes et ballades. Les orientales. P., 1880, p. 107)

[72] П. Митурич. Записки сурового реалиста эпохи авангарда. Дневники, письма, воспоминания, статьи. М., 1997.

[73] Там же, с. 163.

[74] Алексей Крученых. Наш выход. М., 1996, с. 106.

[75] П. Митурич. Записки сурового реалиста эпохи авангарда. Дневники, письма, воспоминания, статьи. М., 1997, с. 32--33.

[76] Там же, с. 6, 59.

[77] Там же, с. 68.

[78] Там же, с. 49.