Письма об Испании

Я нанял себе красивого андалузского коня, чтоб посмотреть на окрестности. Кордова стоит в поле, окруженная зубчатыми мавританскими стенами. Я был поражен невообразимою прозрачностию этого воздуха, его ярко-золотистым, сверкающим тоном. Далеко извиваясь по полю, терялся Гвадалквивир, между густыми кустами олеандров, которые купами сбираются у воды, ища освежения от удушающего жара; алоэ принимает совершенно африканские размеры; на широком поле одни только дерева пустыни — пальмы поднимают свои изящные, нагнувшиеся вершины; вправо — Сиерра-Морена; ее отлогие, последние холмы покрыты густою зеленью; тут рощи олив и виноградники. Мили за три от Кордовы, в одной долине между горами, видел я чудесные, крупные, душистые розы, которые растут тут сами собой, — наследство мавров! Роза была их любимым цветком, и они всюду разводили ее^{141}

. По отлогостям гор расположены загородные дома кордованцев, окруженные апельсинными, лимонными деревами. И в Кордове, и в окрестностях беспрестанно встречаешь молодых людей верхом; лицо у них обыкновенно бледно-кофейного цвета и без малейшего румянца, черные, сверкающие глаза, стан гибкий, движения быстры и легки; их щеголеватый костюм тем более поражает, что здесь все, кроме одежды, в забросе и небрежении. Эти majos (щеголи) верхом — загляденье. Голова и грива лошади обыкновенно убраны лентами того же цвета, как куртка седока, седло и стремена восточные; на ездоке цветная, вышитая пестрыми арабесками куртка, синие или коричневые в обтяжку короткие штаны с множеством металлических пуговиц по боковым швам; высокие до колен кожаные штиблеты (polainas), узорчато прошитые шелком, кисточками связанные сверху и снизу икр и открытые в середине, так чтоб виден был тонкий, белый чулок à jour[29]

; низкая, с загнутыми полями, набекрень надетая шляпа. Мне, вероятно, случится не раз говорить об андалузском костюме: несмотря на свою общепринятую форму, он удивительно разнообразен; каждый следует в нем своей фантазии. И возле такого щегольского caballero, у какого-нибудь мавританского портика, над которым раскинулись ветви пальмы, несколько оборванных нищих укрывались от солнца и с гордым достоинством смотрели на проезжего иностранца. Я не знаю, как эти люди живут, но из всех нищих на свете испанский всех менее докучлив и никогда не теряет своего достоинства.

В Андалузии женщины выходят из домов только по вечерам, с 8 и 9 часов; днем их видно очень мало; у всех, которые мне попадались, были в волосах сбоку свежие цветы. Какие тонкие черты, что за чудный очерк головы и лица, какая невыразимая живость физиономий! В манерах и движениях андалузянок есть какая-то ловкость, какая-то удалая грация… это-то и называют испанцы своим непереводимым sal española (соль испанская). Я уже говорил об этом народном выражении, но и теперь все-таки не умею определить его… Это не французская грация, не наивность и простодушие немецкие, не античное спокойствие красоты итальянской, не робкая и скучающая кокетливость русской девушки… это в отношении внешности то же, что остроумие относительно ума. Разумеется, не все женщины отличаются этою sal española, но зато у всех увлекательно дерзкий взгляд и горячо-бледные лица.

Кордова недаром была столицею самой блестящей эпохи мавританского владычества в Испании: они выстроили здесь свою знаменитую мечеть^{142}

. На этой прекрасной, исполненной классических воспоминаний земле развился один из самых лучших цветов магометанской жизни. Постоянная борьба с христианскими владетелями обнаружила в испанских арабах какой-то особенный рыцарственный характер, далеко превосходивший своими доблестями их христианских соперников. Если б в истории всегда побеждали не смелость, сила и хитрость, а честность, образованность и трудолюбие, то, конечно, арабы и теперь еще оставались бы владетелями Испании! История не знает никакого другого права, кроме силы и хитрости^{143}.