Письма Плиния Младшего, Панегирик императору Траяну

(48) А как ты сам всех принимаешь! Как ожидаешь! Как проводишь значительную часть дня среди стольких забот империи, точно ты предаешься отдыху! И мы поэтому собираемся у тебя, когда нам удобно, без притворства или какого-либо напряжения, не подвергаясь опасности потерять голову за опоздание, но беззаботные и спокойные. И ты, принцепс, допускаешь, что иногда нас может задержать дома что-нибудь более важное; мы всегда можем оправдаться в твоих глазах, но никогда не нуждаемся в оправданиях. Ведь ты знаешь, что каждый предпочел бы повидать и посетить тебя, и потому предоставляешь каждому продлить это удовольствие. Принеся тебе приветствие, мы не стремимся сейчас же разойтись и оставить по себе пустоту. Мы задерживаемся, остаемся у тебя, как в общественном доме. А ведь еще недавно ужасное чудовище ограждало его от других, внушая величайший страх, когда, запершись словно в какой-то клетке, оно лизало кровь близких себе людей или бросалось душить и грызть славнейших граждан. Дворец был огражден ужасами и кознями; одинаковый страх испытывали и допущенные и отстраненные. К тому же и само оно было устрашающего вида: высокомерие на челе, гнев во взоре, женоподобная слабость в теле, в лице бесстыдство, прикрытое густым румянцем. Никто не осмеливался подойти к нему, заговорить с ним, так он всегда искал уединения в затаенных местах и никогда не выходил из своего уединения без того, чтобы сейчас же не создать вокруг себя пустоту.

(49) Однако тот, кто, казалось, оберегал свою безопасность за всевозможными стенами, в тех же стенах хранил вместе с собой коварство и козни, но также и божество - мстителя своих преступлений. Однако казнь нашла свою жертву, она раздвинула стражу, сломила ее сопротивление и через узкий и загороженный проход проникла точно через широко раскрытые и призывающие ее двери. Исчезла в тот момент божественность тирана, недосягаемыми оказались потайные покои и суровое уединение, куда загоняли его страх и гордость и ненависть к людям. Насколько же теперь дом этот безопаснее для тебя, насколько надежнее, с тех пор как он защищается не жестокостью, но любовью, не недоступностью и запорами, но многолюдством граждан. Разве мы не убеждаемся, что самая верная защита принцепса - это его чистота и невинность? Неприступность твердыни, непреодолимость ограждения в том, чтобы не нуждаться ни в каких ограждениях. Тщетно стал бы ограждать себя страхом тот, кто не был бы огражден чувством расположения; другие наставляют взяться за оружие. Разве ты проводишь на наших глазах и в нашем окружении только деловую часть своих дней? Разве в часы твоего отдохновения не бывает вокруг тебя такого же большого общества? Разве ты не принимаешь пищу всегда в нашей среде, разве не общий у тебя бывает с нами стол? Разве наше сообщество не доставляет нам взаимного удовольствия, разве ты не вызываешь нас на беседы и сам их не поддерживаешь? Разве самое время твоего пиршества, краткое вследствие скромности твоей пищи, не затягивается благодаря твоей общительности? Никогда ты не поступаешь так, чтобы, задержавшись до полудня на одинокой своей трапезе, быть потом стеснительным наблюдателем и контролером своих гостей, чтобы перед голодными и воздержанными в пище самому быть наевшимся и рыгающим от переполнения желудка, чтобы не столько предлагать, сколько бросать гостям пищу, до которой ты сам не дотронулся бы, чтобы, с трудом выдержав это оскорбительное посмешище над общим пиршеством, потом снова удалиться к уединенному насыщению всякими лакомствами в закрытой ото всех роскошной обстановке. Поэтому мы восхищаемся не золотом твоим, и не серебром, и не изысканной изобретательностью в твоих обедах, но твоей приветливостью и лаской, в чем не может быть никакого пресыщения, когда все искренне и правдиво и всему придан такой почтенный вид. Не сопровождаются пиры принцепса ни исполнением каких-нибудь чужеземных обрядов, ни разнузданной вольностью; но всегда царят на них ласковая приветливость, свободные шутки и почтенные развлечения. Поэтому-то и сон у тебя краток и редок, и из любви к нам никакое время не кажется тебе таким скучным, как то, которое ты проводишь без нас.