«Варились в одном соку» – так по-русски не говорят. Правильно: «варились в одном котле» – выражение, означающее «действовали сообща, имеют общие взгляды». А выражение «он варится в собственном соку» означает замкнутого, нелюдимого человека; к нашему случаю никакого отношения не имеет.
Но эта грызловская кухонная ошибка (сок вместо котла), похоже, навела вас на следующую мысль…
Москва. Кремль. Суп и стирка
МЕДВЕДЕВ. Сейчас здесь все юристы, потому что вы все в парламенте работаете (считать их юристами потому что они в парламенте работают» – сложно. Проще считать их всех академиками. –
Г-н президент, человек с ружьем и человек с половником – большая разница. Как юрист вы не можете этого не понимать.
В начале совещания вы сказали: «Мы будем уничтожать их там, где они находятся, без всяких колебаний». То есть без суда и следствия. Лексика культурная, но по сути вы повторили знаменитый слоган “мочить в сортире”.
Когда перед нами боевик с автоматом, тут не до церемоний, чем быстрее его убьешь, тем лучше. Но когда перед бойцами баба с кастрюлей, то уничтожать ее на месте без всякого снисхождения вряд ли правильно.
Как узнать: для боевиков она варила суп или для своих детей? Кастрюля, картошка, морковка, горох – это доказательство законченного состава преступления? А если в село вошли боевики и приказали приготовить им еду – что ей делать? Чистить картошку или сказать: «Стреляйте, гады!»?
– Матка! Курка, млеко, яйки! – так в наши деревни входили немцы. Тут и суп сваришь, и постираешь, если прикажут. Ведь у нее дети. И она не виновата, что оказалась на оккупированной территории.
Но товарищ Сталин решил, что все эти бабы и дети – виноваты. В советские анкеты внесли графу «находился ли на оккупированной территории?», и положительный ответ на этот вопрос помешал миллионам поступить в институт, на работу.
Не стану спрашивать, стали бы вы лично варить суп под дулом автомата или пожертвовали бы жизнью. Но о ваших «коллегах», позвольте, спрошу.
Кто из этих справороссов, едроссов и пр. пожертвовал собой ради идеи? Даже не жизнью, а всего лишь комфортом, доходом. Такие случаи неизвестны. А о врагах вы сказали: «Не забывайте, что террористы во всем мире – это зачастую далеко не самые бедные, не самые сирые и убогие люди, они зачастую богатые, абсолютно самодостаточные, и сводить терроризм только к социальной проблеме – близорукость».
У тех, увы, есть идея.
Теперь скажите, г-н президент, то, что вы сейчас прочитали – это и есть Совет Верховного Главнокомандующего по борьбе с терроризмом? Или это совещание о том, как заткнуть рот прессе? Или это лекция о процессах, интеллектуальных продуктах и партийных роликах?
Читаешь расшифровку – вязнешь в болтовне. А если смотришь видеозапись – о, какой пафос в интонациях, какие гражданственно-государственные суровые лица – сейчас встанут и – на фронт! на передовую!.. Или все же на рыбалку. А потом ужинать, вяло ковыряя надоевшую черную икру.
С кем вы обсуждаете борьбу с терроризмом? И какой может быть военный совет в присутствии десятков журналистов? Военные советы – дело секретное. А это – спектакль.
…Читатели нашей с вами переписки часто спрашивают, не надоело ли мне? Или более вежливо:
– Вам нравится быть журналистом?
– А лаборантке в больнице нравится целыми днями делать анализ кала?
– Журналисты только ругают, но ничего не предлагают.
– Лаборантка не назначает лечение. Она просто говорит: это глисты, это триппер, это сифилис, а это дизентерия.
В данном случае врачом, который назначает лечение России от терроризма, мог бы стать генерал МВД, бывший шеф российского Интерпола Овчинский (который процитирован в начале этого письма).
Многие политики и политиканы утверждают, что террористы совершают свои теракты именно в расчете на то, что средства массовой информации будут об этом много и подробно говорить. Мол, если бы телевидение, радио и газеты молчали, у террористов исчез бы стимул и взрывы бы прекратились. Так ли это?