Письма президентам

Во времена проклятого царизма (а другие прилагательные редко лепились к царизму при советской власти), во времена проклятой царской цензуры (свинцовой, по выражению Пушкина) цензор у произведения был один. Он либо пропускал в печать, либо нет. Но не посылал рукопись к генералам от кавалерии, от инфантерии, от артиллерии с вопросом «может ли генерал чихать?».

А тут честные советские генералы (несколько!) вдруг получили непосильную для себя боевую задачу: дать заключение о литературе. Не понимая ее, не зная законов искусства и законов вообще, они судили по своим понятиям. А понятия эти не изменились и по сей день: вытворять можешь все что угодно, но говорить об этом нельзя. А тот, кто разевает рот, – марает армию, очерняет нашу действительность, клевещет. А на это есть статья Уголовного кодекса.

Вместо того чтобы защищать военную тайну, генералы защищали Дуняшу – всеми доступными им средствами. Богомолов записал (для себя, не для печати), как угрожал ему один из генералов:

«Он мне орал: “Вам предписали, а вы не выполняете! Кто вы такой?! Советская власть, она что – кончилась?! Кто вы такой?! Кто вас уполномочил, кто вам дал право описывать Ставку и Сталина?!”. Я и ему протягиваю Гражданский кодекс РСФСР, а он мне кричит: “Я его в гробу видал. У нас свой военный кодекс!”»

Как только я стал осаживать его на место, он спросил: “Вы где прописаны, в каком районе?” Я сказал, и он, поворотясь к боковому столику с телефонами, нажал какую-то кнопку и, не беря ни одну из трубок, закричал: “Самойленко! Райвоенкома Краснопресненского на связь!” Потом повернулся ко мне: “Я вас отправлю на шестимесячные сборы – в Кушку! Поползаете там полгода в барханах со змеями и тарантулами – живо придете в чувство! Мы вас научим уважать Советскую власть!”».

Кушка была самой южной точкой СССР. Теперь она в чужой стране.

Жена Владимира Богомолова, известный и талантливый врач Раиса Александровна Глушко, совершила классический подвиг жены писателя – разобрала архив; выстроила из фрагментов неоконченный роман Богомолова «Жизнь моя, иль ты приснилась мне»; выбрала наиболее яркие документы и издала замечательный двухтомник. Там кроме прозы («Иван», «Зося», «Момент истины» и др.) впервые опубликована документальная «История публикации романа».

– Раиса Александровна, а что он говорил, получая очередные замечания цензоров?

– Только благодаря этим замечаниям он и сумел их обломать. Замечания были такими идиотскими, что из оружия против Богомолова превратились в оружие против цензоров. Богомолов превратил.

– А как к нему попала рукопись романа с цензорскими замечаниями? Это же никогда не выходит наружу. Автор никогда этого не видит.

– Когда Богомолов понял, что в «Юности» ведут с ним мутную игру, он дал телеграмму главному редактору Полевому – сообщил, что возвращает аванс, и потребовал немедленно вернуть все экземпляры. А они ему отдали два из четырех. Он настаивал, звонил. Идет неделя, другая… А дело в том, что Полевой за спиной Богомолова, боясь за две главы («В стодоле», где генерал чихает, и «В Ставке», где Сталин. – А. М.), отдал роман на спеццензуру в Министерство обороны.

Генерал поставил визу «Печатать нельзя», велел переплести рукопись и увез на дачу. А сам уехал в отпуск на курорт на 45 дней. Но выносить документы (а для них роман был документом) из стен ведомства категорически нельзя. Когда Богомолов об этом узнал, он заорал: «Они у меня в руках!» И когда генерал вернулся с курорта, спешка с возвращением романа Богомолову была страшная, потому что Богомолов пер как танк: «Отдай рукопись!» И никто даже не поглядел в переплетенный экземпляр. А там и были эти замечания: полковник писал карандашом, а генерал – авторучкой.

– А все-таки что он говорил?

– Сперва был натянут как струна, а потом, конечно, с юмором и матом. Как сам Богомолов хвалился: «Пятнадцать минут без передыху и без повторов». Но, конечно, надо было видеть Богомолова, когда он обнаружил несколько страниц перечеркнутыми и замечания типа «в параграфе таком-то убрать то-то».

«Параграф» трах-тарарах! В романе главы, а в головах цензоров параграфы.

А началось вроде бы радужно. Главред «Юности» Полевой, прочитав роман, пригласил Богомолова в редакцию и сказал ему: «Я был на фронте с первого и до последнего дня, я полковник и войну, слава богу, знаю. Я поражен вашей компетентностью, вашим знанием войны, всех деталей и воздуха того времени и вашей памятью. Все это удивительно здорово, но…»

Ах, эти сочувственные «но» главных редакторов. Они тебя хвалят, а когда растаешь, добавляют «но…» и объясняют про высшие силы и непреодолимые обстоятельства. После восторженных похвал Полевой добавил: «Я имею в виду прежде всего главу „В Ставке“, изображение Сталина, наркомов, маршала Баграмяна и эпизоды с генералами. Ко всему прочему, эти места, да будет вам известно, делают роман практически непроходимым. От эпизодов со Сталиным и с генералами надо избавиться без колебаний и без малейшего сожаления».