Письма с острова Скай

Еще не совсем Рождество, но я уже посылаю тебе подарки. Я бы хотел быть рядом с тобой, чтобы самому их вручить. Ты сделаешь, как я прошу? Когда канун Рождества сменится Рождеством, то есть ровно в полночь, выйди на улицу и подними лицо к небу. Почувствуй снежинки у себя на губах и представь, что это мои губы прикасаются к тебе. Я тоже выйду на улицу в это же время, обещаю. Не важно, в Париже я буду на тот момент или где-то еще во Франции, я закрою глаза и представлю то же самое. Вдруг тогда наш воображаемый поцелуй станет реальностью, хотя бы на миг. Если в эту ночь произошло такое чудо, как рождение Христа, то уж нашим душам не составит труда встретиться.

Люблю тебя,

Дэйви.

Эдинбург

Поздно вечером в канун Рождества,

первые минуты Рождества 1915 года

Любовь моя!

Сейчас поздний вечер кануна Рождества, дети давно уложены в кроватки, и только я одна не сплю в ожидании святого Николая.

Мы с Крисси сегодня засиделись допоздна и выпили слишком много глинтвейна. Нам впервые удалось выкроить время и спокойно, без детской возни и беготни, поделиться тем, что произошло за эти шесть лет. Мне рассказывать, в общем-то, почти и нечего было. За исключением отъезда мужа и соблазнения американцем, прошедшие годы оказались заполнены фермерством да сочинительством. Нечаянно у меня с языка сорвалось твое имя. Что-то в моем лице заставило Крисси молча поцеловать меня в лоб, вместо того чтобы задавать вопросы. Затем она отправилась спать.

Я налила себе еще глинтвейна и наблюдала через приоткрытую дверь, как Крисси забирается в кровать, в которой после смерти Аласдера не было ни одного мужчины. Она не поймет меня, даже если бы я решилась рассказать ей о тебе. Она останется женой Аласдера до самой своей смерти. Так что я удалилась в гостиную со свечой, тетрадью, вином и секретами.

Там я распахнула окно и села на подоконник ногами наружу. Решила наконец открыть твои подарки. Ах… настоящие французские духи! Что может быть лучшим подарком из Парижа? И, о Дэйви, ожерелье просто обворожительно! Жемчужина идеальной формы и цвета, словно капля лунного света. Спасибо.

Каминные часы (они спешат на две минуты) бьют полночь. Ты почувствовал, как я высовываюсь из окна, любовь моя? То не снежинка упала тебе на щеку — мои губы ласкают тебя. То не ветер шелестит у тебя над ухом — мой голос шепчет: «Я люблю тебя». Ты ощутил в воздухе аромат «Амбре антик»? Это была я.

Догадываюсь, что дети проснутся рано и помчатся в кухню проверять, не приходил ли святой Николай, так что мне пора идти спать, как ни хочется провести всю ночь с тобой и этим письмом. Может, мы сейчас далеко друг от друга, но сегодня все же постарались стереть это расстояние хотя бы на мгновение.

Счастливого тебе Рождества.

Элспет

Париж, Франция

1 января 1916 года

Моя дорогая Сью!

Я с таким нетерпением ждал твоего письма! Совсем упустил из виду, что из-за праздников почта работала медленнее. Легче бы мне не стало, но, по крайней мере, знал бы, что причина твоего долгого молчания в том, что ты ждала Рождества, чтобы написать мне, а не в том, что ты нашла себе другого нахального ковбоя.

Наручные часы просто великолепны! Ты запомнила, что я хотел именно такие вместо моих карманных часов. В военное время они гораздо удобнее. Обычно я пристегиваю карманные часы к подкладке куртки, и их нелегко вытаскивать, когда нужно узнать время (что теперь случается довольно часто).

Твое письмо и подарок вспыхнули искрой света посреди мрачной и грозовой недели. Дело отнюдь не в погоде, которая не так уж дурна. Это мое настроение стало мрачным и грозовым. Я ужасно огорчился из-за того, что провожу Рождество вдали от семьи (да, я скучал даже по маминому фруктовому пирогу!). А потом поступил приказ об отъезде Харри.

До сего дня мы с Харри были неразлучны, и вдруг начальству пришло в голову отослать его в самую гущу сражений, а меня оставляют тут с сопливым Макги. И все только потому, что Харри стоял впереди меня, когда мы поступали на службу. Без семьи, без тебя, моя Сью, я надеялся, что хотя бы Харри будет рядом со мной в Рождество. А вместо этого мне пришлось выбирать: пойти с Джонсоном и другими дегенератами в «район красных фонарей» или остаться в общежитии и слушать, как Макги перечитывает вслух старые письма своей матери.

В конце концов я забрался в кровать вместе с Драйденом (уже довольно потрепанным) и читал до самого отбоя.