Письма с острова Скай

Мне не передать, как я страшился получить такое письмо от тебя. Я знал, что рано или поздно оно придет, но все равно боялся.

В тот день, когда ты ответила мне и сказала, что тоже любишь меня, ты перевернула мой мир вверх дном. Жизнь для меня совершенно переменилась с тех пор, как я прочитал те твои слова. Но последнее письмо, оно вновь опрокинуло мир, и мне никак не справиться с головокружением. Я лишился сна.

Я мог бы умолять тебя не оставлять меня. Это именно то, чего хочет живущий во мне эгоистичный ребенок. И в глубине души считаю, что и ты хотела бы этого. Однако все, что я делаю здесь, во Франции, является не чем иным, как попыткой доказать, что я достоин тебя, достоин того, что есть между нами. Такой мужчина — достойный — не стал бы отрывать тебя от тех, кого ты любишь. Он не стал бы раскалывать твою жизнь.

Но все же я буду тебя умолять — о том лишь, чтобы ты подумала обо всем еще немного. Не отворачивайся от меня прямо сейчас. Это произошло так внезапно. Я не буду заставлять тебя делать то, что ты не хочешь делать, но дай мне чуть-чуть времени. Позволь побыть с тобой немного дольше. Пока не вернется Йэн, останься со мной.

Всегда твой,

Дэйви.

Остров Скай

19 июня 1916 года

Дорогой Дэйви!

Я получила официальное письмо из армии. Так как о рядовом Йэне Данне больше не поступало никаких сведений, он признан погибшим в сражении.

Когда в дверь постучали, я уже знала. Я даже не вскрыла сразу конверт, а поставила его на каминную полку, украшенную резьбой Финли. Забавно, моя первая мысль была о нем — о Финли, о том, каким горем станет для него это известие. Мне нужно было укрепить свой дух. Нужно быть сильной для брата.

С того момента, как пришло письмо, я не сомкнула глаз. Ночь провела в нашем старом доме, перебирая немногие вещи Йэна. После себя он оставил так мало, словно почти и не жил здесь. Я так и не смогла заставить себя убрать эти вещи оттуда, куда он их когда-то положил.

На полке в старом коттедже завалялся забытый морской альманах от десятого года — неужели Йэн когда-то что-то читал? — и самодельная резная трубка. Вечерами, когда я сидела и писала, он вырезал из дерева. Йэн перенял это от Финли, я знаю. До сих пор вспоминаю двух мальчишек, сидящих на берегу, склонив друг к другу темные головы, и выстругивающих из кусков дерева куклы и кораблики для меня. В последние годы он стал рыбачить в более глубоких водах и потому проводил в лодке дни напролет. Я говорила себе, что он просто придумал себе новое занятие, так как ему надоело каждый вечер только вырезать безделушки да смотреть в огонь. Теперь же я не знаю.

Свою одежду Йэн хранил в небольшом сундуке, хотя, когда он собирался на войну, ему пришлось надеть на себя почти все, что у него было. И потому там ничего не осталось, кроме двух латаных-перелатаных синих рубашек, что я сшила для него, когда мы только поженились. Как ни старалась, получились они кособокими, но Йэн никогда не жаловался, лишь приносил их мне каждый раз, когда протирались старые заплатки. У меня еще сохранился кусок той синей ткани. Удивительно, но эти рубашки протянули дольше, чем мы с Йэном.

В угол сундука был заткнут сломанный деревянный гребень. Йэн всегда ходил с длинными волосами. Говорил, что ему нравится чувствовать, как ветер сдувает их с лица, когда он на воде. Вечером перед отъездом он сел у очага в одних брюках и коротко подстригся. Я подумала, что заберу несколько прядей и вложу их между страницами Байрона, но Йэн швырнул все в огонь. Да и я не настолько была сентиментальна.

И на самом дне ящика я нашла помятую жестянку из-под печенья, покрытую коркой морской соли и заржавевшую по краям. Должно быть, она всегда лежала в его походном мешке, пока он не опустошил его, собираясь в армию. Открыть банку я смогла только с помощью ножа. И — о Дэйви, — там был спрятан мой первый изданный сборник стихов, «Волны к Пейнчоррану». Мы еще не были женаты, когда я подарила Йэну эту книгу, и не знала, прочитал ли он ее. Страницы покоробились от воды, а в середине, возле стихотворения о летних ночах, я нашла локон своих волос. Карандашом Йэн подчеркнул слова «теплый, как дыхание на моем лице». Рядом с книгой лежала вырезанная из дерева погремушка для младенца.

С тех пор я так и сижу, закутавшись в его старый свитер и глядя в огонь. Вчера приходила махэр и только поцокала языком при виде того, как я обливаюсь потом перед очагом в шерстяном свитере. Она натаскала воды для мытья и принялась готовить рыбный пирог. Пока он пекся, она помогла мне вымыть волосы и спросила: «Это чувство вины тебя мучает?»

Как же мне объяснить ей, что я виню себя не за то, что люблю тебя, а за то, что недостаточно люблю Йэна? Ведь все то время, что я думала, будто муж отворачивается от меня, он не делал этого. Он уплывал, гоняясь за сельдью до самого Норт-Минча, но брал с собой частичку меня. Йэн никогда не покидал меня.