Ко второй половине этого рокового дня русский фронт как таковой перестал существовать. Накал драматизма снова достигает высшего предела: солдаты Обсервационного корпуса частично прижаты к болоту Хофебрух (№ 115, 116), где многие утонули или были зарублены, частично рассеялись по лесу или бежали за лощину Гальгенгрунд, на сей раз уступив пруссакам свои позиции полностью[375]
. Прусские гусары прорвались к обозам и хутору Квартшен, где собирались раненые и покинувшие поле офицеры и генералитет, тем еще более усилив хаос в русских тылах (№ 81). Кровожадный Архенгольц сообщает о сожженных заживо «тысяче казаках» в овчарне Квартшена, но похоже, это позднейшее добавление[376].Главнокомандующего Фермора подоспевшей коннице удалось отбить[377]
. Но два генерал-лейтенанта — Иван Алексеевич Салтыков и командующий гренадерами Обсервационного корпуса Захар Григорьевич Чернышев — захвачены в плен. В своей записке Фермору Чернышев изложил обстоятельства пленения:Dans la journée de 14. ayant eu plusieurs chevaux tué sous moi et reduis à commander mon aille pendant plus d’un heur à pied j’avais pris sur le champ de batallie (
Бежавшие из смятых порядков набрели на разбитый ядрами легкий обоз, в котором были бочки с вином (водкой) и офицерские экипажи. Спиртное и экипажи быстро разграбили; офицеры после баталии выкупали у своих солдат собственные вещи или обнаруживали краденное на других[379]
. Как явствует из писем (№ 81), не отставали тут от наших и прусские гусары. Но еще в большей степени, нежели бочонки со спиртным, к значительной потере управляемости и на прусской стороне привело то, что пруссаки наткнулись на полевую кассу. Правда, не всей армии, как это представлял дело Фридрих, а только Обсервационного корпуса и пары полковых[380].Несмотря на общую панику в рядах Обсервационного корпуса, драматургия битвы все-таки и здесь выходит за рамки простого бегства. Из письма прусского корнета явствует, что сопротивление на этом фланге также было ощутимым и действенным: «Получили мы такой картечной и мушкетной огонь, что я еще удивляюсь, когда размышляю, каким образом возможно человеку от того спастись. Ужасное дело сколько людей и лошадей пало» (№ 111).
При ближайшем рассмотрении становится также ясно, что ход битвы постепенно стал представлять собой чреду атак и контратак: «Правда уступали они (русские. —
О постепенности развития событий можно заключить и из письма А. И. Бибикова (№ 30): командуя полком в Обсервационном корпусе, в момент наступления корпуса на пруссаков он теряет из виду своего человека Ваську Чилибея с запасной лошадью. Тот, думая, что хозяина убили, ходит и ищет его среди мертвых тел «в самых пулях на месте баталии», пока случайно не встречает. Понятно, если бы это место сразу вслед за русской атакой заняли пруссаки, так запросто он бы там бродить не смог.
«Со всех полков люди перемешались между собой и стреляли совершенно беспорядочно. То они прогоняли неприятеля от себя, то неприятель вынуждал их отступить назад, что происходило по меньшей мере по четыре раза с обеих сторон, и продолжалось до 5 часов вечера» (№ 4).