Письма с войны

Август пытался, правда всеми силами пытался искренне улыбнуться ребенку, но не смог. Он не мог улыбаться, зная, что Реджина рыдает в кабинете, оцепеневшая от горя и гнева, после того, как Нил всё рассказал. Он знал это чувство, знал, как цепенеет рассудок. Как-будто тебя бросили в Ледовитый океан посреди зимы, и тебе приходится плыть сквозь леденящую тьму, чтоб спастись. Но холод высасывает воздух из твоих лёгких, не давая даже шанса.

Когда пять дней назад ему сообщили о том, что случилось, сердце Августа наполнилось ужасом, и когда он смог связно мыслить, его первой мыслью было: «Я остался один». Второй: «Как я скажу Реджине?» Он едва удерживал на плаву самого себя, он утянет её на дно, им не доплыть до берега.

Но скорбь не любит одиночества.

Собравшись с мыслями, Август подошел к телефону, но, подумав, отказался от этой мысли. Телефонный звонок? Даже он не настолько жесток. Он ведь собирался ехать в Сторибрук. Только и представить не мог, что причина будет такой. Не такой она должна была быть. Господи. Эти праздники будут полны пустоты и отчаяния. Нил попросил его подождать пару дней. Сказал, что должен сам сообщить Реджине. Бут наорал на него, спрашивая, как бы он себя чувствовал, если б что-то случилось с Тамарой, а ему не сообщили бы об этом сразу. Обрадовался бы он, если бы узнал о рождении дочери недели спустя? Нил не нашелся, что возразить, но сержант выполнил его просьбу. И Август никогда никому не признается в этом, но он был благодарен Кэссиди за эту передышку, за дни, в которые он мог хоть немного свыкнуться с мыслью, что Эммы больше нет.

Наступило и ушло Рождество, и звонок Миллсов в Сочельник остался без ответа, позже Реджина получила от Августа сообщение, что он был занят, но скоро приедет в Мэн. Со скорбью и пеплом в подарок, думал мужчина, топя свое горе и неверие в бутылке виски. Напиваясь, он надеялся, что эта ночь никогда не кончится, потому что, черт возьми, он не может увидеть убитую горем Реджину. Он просто этого не вынесет.

Он был прав.

Всего виски в мире не хватит ему, чтоб забыть, как брюнетка рыдала в его руках у открытой двери особняка, как плач сотрясал её тело, как дрожали ссутулившиеся плечи, и как резко охрип, огрубел бархатистый голос.

Почти час прошел прежде, чем Реджина успокоилась достаточно, чтоб можно было отвести её из прихожей в кабинет. И еще полчаса потребовалось, чтоб уговорить женщину выслушать Нила. Она кричала на них, требуя, чтоб они убрались из её дома, катились, черт подери, с глаз долой, но когда из кухни выбежал Генри, торопившийся сказать маме, что печенье готово, и, увидев дядю, радостно закричал:

- Дядя Август дома! – Реджина снова не выдержала.

- Ты будешь есть, дядя Август? – Генри с молочными усами под носом показал на нетронутое печенье.

Мужчина покачал головой и пододвинул печенье к малышу:

- Нет, забирай.

Генри радостно жевал печенье, не зная, что их с матерью мир разрушен, и Реджина готова выть от отчаяния.

* * *

Нил смотрел, как Реджина наливает себе виски. В третий раз с тех пор, как они вошли в кабинет. Она посмотрела на диван, на котором он сидел, побледнела и, зажмурившись, резко опрокинула стакан. Нил тоже не отказался бы выпить. По правде говоря, он чувствовал себя так, что не прочь был бы уговорить полбутылки. Мысленно мужчина отругал себя. Эмма была его другом. Она сделала бы это для него. И он сделает это для неё.

Реджина подошла к дивану и, поставив стакан на столик, наполнила его снова. Жидкость перелилась через край, и, судя по всему, в другой ситуации брюнетка огорчилась бы, переживая за ценную древесину. Но она просто забилась в угол дивана со стаканом в руках. Нил хотел сказать, что ей не нужно так убиваться, сказать что-нибудь, лишь бы разбить эту напряженную тишину, но кто он такой, чтоб говорить этой женщине, как вести себя, получив такой сокрушительный удар? Миллс крутила стакан в руках, избегая смотреть на него. Шея напряжена, неестественно прямая спина, на лбу бьётся вздувшаяся венка. Нил видел, что все её силы уходят на то, чтоб не разрыдаться снова. Перед ним, почти незнакомцем, горевестником. Её решимость таяла с каждой минутой, хотелось закрыть глаза и отмотать время назад, но она так старалась оставаться сильной, и Нил уважал это.

- Что произошло? – голос Реджины был охрипшим от слёз, она смотрела на него, вцепившись одной рукой в стакан, а другой прикрывая живот в бесполезной попытке защититься. В покрасневших, без следа макияжа, широко распахнутых глазах застыли ужас и мольба. Женщина хотела знать всё, до конца, но отчаянно надеялась очнуться от этого кошмара.

Нил отвёл взгляд и зажмурился, пытаясь заглушить внутренний голос, постоянно задающий тот же вопрос. Он преследовал его, не давал спать ночами, разрывал изнутри на части: «Что произошло? Когда всё пошло наперекосяк?»

Он открыл глаза.

- Все должно было быть просто, – голос был бесстрастным. – Относительно. Мы должны были просто перевезти пленного и вернуться домой к Рождеству.