Письма Высоцкого и другие репортажи

Ну, да ладно. Я особых иллюзий и не строил, так как не верю в возможность перекройки мозгов, слепленных в иные времена. А вот что меня искренне поразило-удручило — так это разговор с одним поэтом, тоже «рядовым», почти моим сверстником, которому я показал Ли стихи.

— Ну, старичок, чтобы это напечатать, нужна еще одна перестройка,— было сказано мне.

Господи, подумалось тогда, да чего же в этих ироничных стихах крамольного-то? И как может нормальный человек — а таким я считал и считаю того поэта — видеть в этом нечто, что не позволяет их сегодня напечатать?

И опять мне вспомнился диалог Рассадина и Урнова, в котором первый отстаивал подвиг Ахматовой, Пастернака, Мандельштама, Булгакова, Платонова...

— Они совершили подвиг противостояния многим химерам, отстояли простую сущность жизни, в том числе заруганный нами здравый (то есть здоровый, не кривобокий) смысл,— говорит в том диалоге Рассадин и продолжает:

— Я вообще думаю, что дело искусства — не высшая математика экспериментов, а отстаивание арифметических правил. Дважды два — четыре. Не семь, не пятнадцать, не сто двадцать восемь — четыре. Что бы ни происходило: революции или великие переломы, родина есть родина, совесть есть совесть, человек есть человек. Не укради... Не убий... Не предай... Отстоять это вопреки всему и есть самое трудное.

Так что же все-таки с нами произошло? Неужели кривобокий смысл затронул даже, казалось бы, самых нормальных людей? Или мы действительно, как писал как-то Виктор Розов в той же «Литгазете», создали нового советского человека и вот теперь задача — как его превратить просто в человека, которому будет ясно, что дважды два — четыре, а не семь, не пятнадцать и т. д.? А ведь на позициях такого ошибочного вычисления, то бишь понимания элементарного неэлементарным и вообще Бог знает каким, стоит мой коллега, когда предлагает мне ждать новой перестройки, чтобы увидеть напечатанным «Монолог рядового литератора»... Вот что грустно, вот что удручает.

Недавно академик Владимир Александрович Тихонов, народный депутат СССР, в своей статье «Суть моей компетенции», напечатанной в «Литгазете», говоря о трудном и долгом пути выздоровления, который предстоит одолеть нашему больному обществу, вспомнил закон физики: угол падения равен углу отражения. То есть столько же лет, сколько мы погружались в пучину бездуховности, нам потребуется, чтобы выбраться из этой пучины. Хотя, заметил он, при определенных условиях выздоровление можно ускорить. Одно из таких условий, на мой взгляд,— это следование здравому смыслу. Хватит абсурда. От него люди слишком устали. И хотя он везде, куда ни глянь, как утопающий, хватается за соломинку, чтобы как-то держаться на поверхности, нельзя делать вид, что мы не замечаем ни этой соломинки, ни его судорожных усилий, и при каждом подобном случае, кем бы он ни прикинулся перед нами — политиком, экономистом, литератором,— следует в открытую говорить ему: маска, я тебя знаю, ты — абсурд. Только так мы ускорим наше выздоровление.

А уж если я начал эти заметки стихами, то ими и аакончу:

А я себе не изменял, и мне не надо изменяться, как тем, кто мир кривых зеркал создал под льстивый шквал оваций.

Я говорю по мере сил в неубывающей печали, о чем и раньше говорил, когда о том вокруг молчали.

Геройством это не зову,

так что геройством не клеймите.

Да, я так жил и так живу.

А вы живите — как хотите.

«Поверх барьеров» 13.09.89

ЛУКАВЫЙ

ч

Из цикла «Руины»

Он жил на длинном поводке, приближенный талантом в Москве — к диктаторской руке, в Париже — к эмигрантам.

Усатой вождь его призвал в ряды иезуитов, чьим благоденствием скрывал, что не любил семитов.

Диктатор знал, что не найдет послушнее героев, чем претенденты на почет из' давешних изгоев.

Он им воздаст за их труды, умеющие лживо придать гуманные черты кровавому режиму.

...Гнет эмигрантского мирка, вражда и отчужденье, нужда и помощь свысока, и муки униженья.

А тут шикарный господин, приветливый, знакомый, пахнувший запахом рябин и брошенного дома.

Его слова надеждой жгут, как жгут слова мессии:

— И Вас, и Ваши книги ждут на родине, в России.

Не ждали... Истина горька. Зато супруга ждали жрецы недремлющей ЧеКа в их дьявольском подвале.

И дочь окажется в тюрьме... За что все это, Боже, и как в средневековой тьме жить, не меняя кожи?

Ее в Москву зазвавший бес сказал, как циник редкий:

— Когда эпоха рубит лес — летят по лесу щепки...

Как озаренье, вспыхнул гнев, не гнев — протуберанец, и, с опозданием прозрев, сказала:— Вы — мерзавец!

И безысходности петля дожмет остаток силы... ...Глухой Елабуги земля не сохранит могилы.

А тот, кто двум служил богам без тени виноватой, про оттепель напишет нам, когда умрет усатый.

1990

/

ЭХО ПЛЕНУМА

Перед чтением резолюции открытого партийного собрания писателей Москвы, посвященного, как говорилось в объявлении, политическому моменту, кто-то из присутствующих сказал, обращаясь к президиуму:

— Да как же мы можем принимать какую-либо резолюцию — посмотрите, сколько нас осталось...