Письма Высоцкого и другие репортажи

Я интересуюсь историей, и мне хотелось, конечно, посетить музей Климента Ефремовича Ворошилова, одного из самых верных сталинцев, героя гражданской войны, «героя 37-го года» — подпись еро стояла под приказом о расстреле ведущих наших военачальников. А рядом, невдалеке, находится музей действительно святого апостола российской словесности Владимира Даля. А еще, тоже невдалеке, находится современная выставка нашего российского теперешнего авангарда, главным образом эмигрантов. Здесь вы можете видеть Шемякина, Зверева или жителей сегодняшней Германии или Нью-Йорка. Есть такое Мюнхенско-российское общество (не уверен в цравильности его названия), и вот оно организовало эту

выставку,^которая, кажется, даже в Москве еще не была. Так, что Луганск живет бурной, полнокровной жизнью, и чему-чему, а интернационализму он может поучить и столичных жителей. Это русский город на Украине, который избрал своим депутатом в союзный Верховный Совет Щекочихина, что абсолютно не противостоит одно другому. Я садился вместе с Юрой в самолет и видел, как расцветали лица луганчан, как на улицах Луганска к нему кидаются люди с приветствиями. Юрий Петрович — их надежда.

Сейчас мы живем все в раздрыге, в пессимизме, в распаде. Но после Луганска у меня одной искоркой надежды стало больше.

«Поверх барьеров» 25.04.90 и 28.04.90 «Экслибрис» 29.04.90

НАША ЭКОЛОГИЯ

Из цикла «Руины»

Дай мне терпения, Боже, выслушать гаев окраин, душных окраин мысли, темных окраин души. Воздуха стало больше, только он весь отравлен, словно лагерной пылью, гнилью мирской глуши.

Знаю, судить негоже тех, кто и так бесправен, кто в нужде окаянной тянет свои гужи...

Воздуха стало больше, только он весь отравлен гнилью самообмана, былью пустой души.

Буду терпим. И все же брошу тем, с кем не равен, с кем не найду подобий помыслов и шагов... Воздуха стало больше, только он весь отравлен гнилью былых утопий, пылью пропащих годов.

1989

Репортаж седьмой

«В СЕРДЦЕВИНЕ ЖИЗНИ»

(Беседа с писательницей «новой волны» Светланой Василенко)

— Светлана, я читал все ваши вещи — и «Охоту за сайгаками», и «Ген смерти* и другие — и, если не ошибаюсь, понял, что главная ваша тема — человек в грязи, в грязи бытовой, социальной, духовной. Это что — своеобразная шокотерапия?

— Я могла бы ответить на этот вопрос словами героийи своего рассказа «Ген смерти». Она говорит о науке (речь идет о биологии) так: это была наука, для которой не было грязи, в грязи она находила сверкающую сердцевину жизни. Можно ответить, что если спросить хирурга, по локоть погружающего руки в кровь и грязь: что вы там копаетесь в грязи,— он не поймет вас даже. У него другая цель — найти пораженный болезнью орган и сделать то, что требуется. Можно ответить, что целью искусства является само искусство, и не шок, нет, не шок (иначе я писала бы очерки и снимала документальные фильмы) должны вызывать мои рассказы — а мучительное наслаждение... Можно так ответить и снять ваш вопрос. Но хочу ответить пространнее, так как вопрос очень серьезный. Этот вопрос в форме редакционного заключения преследовал меня и других моих товарищей по перу, как приговор: это означало, что книга не будет издана, рассказ или повесть не будут напечатаны. И всегда удивлял меня этот вопрос: во-первых, я всегда думала, что пишу о нормальной жизни, о той, что вокруг; во-вторых, хотелось спросить в ответ: а вы где живете, не в грязи? что за прекрасная жизнь окружает вас, если нас окружает вот такая?..