Письмо

– Оказия! Ну, раз тебя анатомия задушила, пойду тебе навстречу, но не ручаюсь. А она какая, девушка-то?

– Она… исключительная!

– Вот это правильно. Если любишь – значит все другие исключаются, иначе и быть не может. А поспеет письмо к празднику-то? Нынче пятое.

– П… поспеет. Авиапочтой. Только чтоб ни одна душа не знала! Дайте слово.

– Ну-ну. Не было коменданту заботы.

…Вечером комендант сидит за чаем и сосредоточенно трет блестящую лысину.

– Зинушка, матушка, выручай. Не хочется перед ребятами авторитет терять.

– Нашему отцу мало хозяйственной деятельности, – говорит Клавдия Ивановна, разливая чай. – Он морально-этическими вопросами занялся.

– Правильно, Клава. Считаю, что одно от другого неотделимо.

– Поздравительное письмо любимой девушке? – задумчиво говорит Зина. – Тебе, папа, нужно было узнать: кто она, какая. Колхозница, работница иши тоже студентка?

– Одно знаю: замечательная. Да и малый уж больно хорош. В глазах такая доверчивость. Сам сознался: практики не было в этом деле. И так ласково на меня смотрел, будто я и есть та самая его любимая девушка.

– Это какой же? – Зина щурится на свое отражение в электрическом чайнике. – Высокий, тот, что на институтском соревновании взял третье место по бегу?

– Э, нет, тот Суботеев Женя! Тот советоваться не станет, да, пожалуй, и писать не будет. Суховат. Но я его уважаю. Это он у себя в комнате навел образцовый порядок. А я говорю о Володе Брабантове. Нежный такой парнишка, с завитушечкой на лбу. Встречала?

– А-а… – неопределенно произносит Зина. – Попробую, напишу. Напишу так, как мне хотелось бы, чтобы написали мне самой, но, может быть, не получится…

Рано утром дядя Миша с таинственным видом передает Володе письмо, переписанное своей рукой.

– Может, что не так, тогда добавишь. Но впредь будешь сам писать, а то мне, милый, не по возрасту, да и некогда. Договорились?

Он уходит. Коля Матушкин говорит умоляюще:

– Прочти, Володька! Мне тоже пригодится, честное слово!

Женя отходит к окну и делает вид, что это его не касается. Володя предупреждает:

– Прочту, но чтоб об этом не болтать. Слушай: «Москва в огнях, в знаменах, в цветах… На улицах веселая праздничная суета. Столько оживленных лиц кругом! Тут и старики, тридцать семь лет тому назад сражавшиеся на этих улицах за наше счастье, и люди средних лет, ровесники Октября – они успели и повоевать за родину и сделать много хорошего за свою жизнь, – и молодые люди, такие как мы с тобой…»

– А где же тут любовь? – спрашивает Коля.

– «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь», – иронизирует Женя.

– Женька, не мешай! В тебе лирики ни на копейку!.. «Вот промелькнула в толпе легкая девичья фигурка, и мне показалось, что это ты, моя любимая, далекая…» Многоточие.

– Какая многоточия?

– Коля Матушкин, пока не поздно, уходи из института и возвращайся в родимую школу, в третий класс, – серьезно говорит Женя.

– На месте многоточия нужно поставить имя, как в анкете. Понятно? Читай, Володька!

– «Я невольно пошел за ней. Твоя летящая походка, твои золотистые локоны…» – Володя берет карандаш и что-то зачеркивает.

– Ты что там исправляешь?

– У моей нет золотистых локонов… «Лицо тоже красивое, но не твое. И поэтому мне нет дела до этой девушки. Но ты не думай – многоточие, – что ты далеко. Ты рядом со мной. Я грею твои тонкие пальчики в своей руке и рассказываю тебе обо всем, что мы видим. Вон там, высоко в небе, сияет величественный контур самого прекрасного в мире института…» – Володя снова исправляет карандашом.

– К институту поправки вносишь?

– Нет, просто география Москвы мне не подходит. Она получше меня знает.

– Как? Разве ты не в Красноярск посылаешь письмо?

Володя краснеет.

– А ну вас совсем! Только путаете! Конечно, в Красноярск, а то куда же?

– Володя, – канючит Коля Матушкин, – дай переписать! Я тебе в подарок к празднику куплю носовой платок в клеточку. Дай! Моя живет в совершенно другом месте, и никогда она с твоей не встретится.

– Эх вы, котята-мальчики! – презрительно говорит Женя. – Я не спорю, старик написал довольно прилично, с хорошим патриотическим звучанием и даже с лирической ноткой. Я не ожидал. Но о любви все-таки нужно писать своими словами. Пусть хуже, но своими. И, может быть, даже не писать, а говорить. А еще лучше… молчать.

– Ну и молчи на здоровье! Самое лучшее, что можешь придумать.

Володя и Коля, отгородившись друг от друга книгами, переписывают письмо. Володя диктует и предупреждает:

– Ты, Колька, переделывай соответственно твоим координатам. Если у твоей волосы черные, пиши как-нибудь: «…твои смоляные локоны…»

– Ну ясно! Только у нее не смоляные. Вроде каштановых.

– Так и пиши.

…Рано утром седьмого ноября Зина спешит по коридору, прыгает по лестнице, мимоходом глядится в зеркало: голубая пуховая косынка, новое серое пальто с поясом, – кажется, все хорошо. Внизу, у входной двери, стоит высокий, плечистый юноша. Стоит, видимо, уже давно и колупает пальцем стенку. Пол вокруг него в известке.

– Здравствуйте, Зина, вы на демонстрацию?

– Да, в институт. Поздравляю с праздником… Женя!