Однако лягушонка я выкинуть не смогла. Я сохранила его в потайном ящике комода. Он единственный знал о том, что случилось. И он – мой любимчик. Футболки, где он раньше жил, больше не было, но на его брюшке осталась нижняя часть кнопки, напоминая о доме, которого его лишили.
В ту ночь, когда умерла Мэй, мы тоже ездили в кино. Только в этот раз с Билли все было иначе.
– Ты становишься взрослой девочкой, – сказал он. – Давай попробуем то, что делают они.
Обычно он лишь трогал меня, а затем хотел, чтобы я смотрела, как он кое-что делает. Но в этот вечер он хотел, чтобы это делала я. Он сказал мне не останавливаться, пока все не будет закончено. Я ждала и ждала, но казалось, это никогда не закончится. И я не могла отстраниться, унестись куда-нибудь разумом. Все, что я могла – ждать, когда настанет этому конец.
После этого я ждала сестру у кинотеатра. Подъехала машина Пола, и из нее вышла Мэй. От нее пахло ликером, и, судя по ее лицу, она плакала. Но, сев в «камри», Мэй натянула улыбку и включила музыку.
– Давай не поедем пока домой, – предложила она. – Давай поедем на наше место.
Когда я коснулась ее руки, Мэй перестала петь и повернулась ко мне.
– Лорел, не позволяй ничему плохому случиться с тобой, – сказала она и снова перевела взгляд на дорогу. – Не будь похожей на меня. Я хочу, чтобы ты была лучше. Хорошо?
Тяжело сглотнув, я кивнула. Я не знала, что на это ответить. Уже на мосту, сидя в самой середине, я призналась, глядя на сестру:
– Мэй, мне страшно. – Мне очень хотелось вернуть ее себе.
– Чего ты боишься? – спросила она.
– Я… я не знаю.
– Хочешь, я сотворю заклинание? Сорви мне один из тех цветков.
Я проползла на четвереньках по мосту, вытащила из трещины в досках маленький голубой цветок и принесла его ей. Мэй один за другим оборвала его лепестки, и, сжав их в ладони, не совсем внятно произнесла:
– Бим-и-бам-и-бом – ведьмы-вылетели-вон!
Она разжала пальцы, и лепестки тут же улетели, подхваченные ветром. Мэй тихо рассмеялась и посмотрела на меня так, словно искала что-то в моем лице.
Я попыталась улыбнуться в ответ, но вместо этого у меня вырвалось:
– Билли говорит, что я буду такой же красивой, как ты.
– О чем это ты? Когда он такое говорит?
– Когда вы уезжаете. Когда он… берет меня в свою машину.
Ее лицо изменилось. На нем отразился страх, от чего я испугалась еще больше. Мэй заплакала и больно вцепилась мне в плечи.
– Что случилось, Лорел? – прошептала она. – Что он сделал?
– Это неважно, – ответила я, отчаянно желая обо всем этом забыть. – Все нормально. – Я судорожно думала, как остановить слезы сестры. Мне хотелось, чтобы она снова стала волшебной феей и защитила меня от всего. – Мэй, ты помнишь… Помнишь, как ты летала?
– Да, – тихо сказала она, слегка улыбнувшись.
А потом встала. Она пошла по рельсам, раскинув руки как крылья. У меня пропал голос. Я хотела позвать ее, но словно была в другом месте. Не здесь, не в своем теле. И в следующую секунду… ее словно унес от меня ветер. Когда я закричала «Мэй!», было слишком поздно. Она не слышала меня. Она исчезла. Она уже исчезла.
– Мэй! Мэй! – звала я ее снова и снова, но мой голос тонул в шуме реки.
Она ушла туда, куда я не могла последовать за ней, и я, оцепенев, сидела на мосту, ожидая, когда она вернется. Вернется за мной. Звуки реки слышались мне шепотом далекого океана, урчанием моторов едущих в отдалении автомобилей. Но ни одна из машин не приближалась. Дорога была пуста и темна, как ночное небо без света звезд.
Дорогой Курт,
Тетя Эми похрапывает сейчас в соседней комнате. Она вошла ко мне после нашего телефонного разговора с мамой, и я плакала и плакала. Когда я наконец успокоилась, она приготовила мне чай и попыталась меня разговорить. Я сказала ей, что мне сегодня просто очень грустно, и спросила, можно ли пораньше лечь спать. Однако уснуть я не смогла, поэтому написала вам письмо, а потом не знала, чем еще себя занять. Из окна шел весенний воздух. Он пах так же, как в ночь смерти Мэй – цветением в ночи и пробивающимся через холод теплом. Одиночество стало невыносимым.
Я взяла мобильный и увидела, что пропустила звонок от Ская. Я чуть не нажала на кнопку вызова, но затем убрала палец. Потом, уговорив себя, что между нами уже не осталось ничего, что бы можно было разрушить, я позвонила ему.
Уже была полночь, но он все равно поднял трубку.
– Привет, – ответил он.
– Привет.
– Я волновался за тебя.
– Мне нужно… Я у тети и мне просто нужно… Я не могу здесь находиться сейчас. Ты не мог бы приехать за мной и забрать меня отсюда?
Он несколько секунд помолчал.
– Хорошо.
Я вылезла в окно и ждала Ская, дрожа от холода в одной толстовке. Когда я села в его пикап, Скай не посмотрел на меня. Он не отрывал взгляда от лобового стекла.
– Куда ты хочешь поехать?
– На старое шоссе. – В это мгновение я поняла, что должна это сделать.
– Уверена? – спросил Скай.
Я кивнула.
И мы повернули на дорогу, на которой я не была – если не считать воображения – с самой смерти сестры. У меня резко участилось дыхание.
Мы подъехали к мосту, и я попросила:
– Останови здесь.