Письмовник, или Страсть к каллиграфии

Скажу больше, никакой другой класс нашего общества столь охотно и столь активно не переходит в другой класс. Крестьяне становятся рабочими, это давнее и массовое явление. Есть пи примеры обратного, чтобы рабочий человек стал колхозником? Если и есть, то единичные.

Крестьянин становится инженером, служащим, творческим работником. Есть ли примеры обратного, чтобы инженер или поэт забросили свои занятия и подались выращивать телят или сажать кукурузу? Что-то не слышал.

Так о какой же неповоротливости и косности может идти речь?

Крестьянство всегда с охотой питало страну — и рабочими, и солдатами, и всеми теми людьми и во всех тех качествах, какие в данный момент были крайне нужны стране, державе, а следовательно, и самому крестьянству.

И я верю в то, что, когда в селе массово наладится устойчивая жизнь, пойдет процесс обратный: крестьяне из городов постепенно потянутся в село, поскольку не все из села они уехали по собственной охоте, многих вынудила жизнь — поспешные и не всегда продуманные решения, которые периодически обрушивались на деревню из ученого мира, внедрялись неукоснительными приказами.

И вот что тебе еще хочу сказать: крестьянин, становясь у станка, оканчивая институт, не становится тут же носителем идеологии того слоя общества, в который он вчера-позавчера влился. Он в глубине своей, в мировосприятии, в психологии остается крестьянином, хо-тя порой и боится это показать, и всячески старается стереть, сбросить с себя прошлое.

Но подумай, не проистекают ли иные наши проблемы оттого, что не всегда учитывается это массовое, огромное в масштабах, скажем региона, вливание крестьян во все слои общества? Ведь крестьянская психология, крестьянский подход к жизни, он в разных ситуациях и разных слоях общества сказывается по-разному и не всегда позитивно.

Прекрасно пишет Василий Белов, реализуя в «Ладе» то, что и составляет его крестьянскую душу, его раскрывшийся творческий дар.

Прекрасно ложится на душу вчерашних крестьян, сегодняшних горожан, решение выделить миллион садовых участков в 1986 году. Прекрасно ложится! Даст ощутимую отдачу и экономическую, и нравственную. Горожане будут иметь возможность реализовать свою, выработанную веками в их крестьянских душах, потребность работать с землей, с живым растением!

Но вот мы говорим о «несунах». Это порою, не будем скрывать, проявление чисто крестьянской психологии. Ведь «несун» в массе своей никогда не украдет у соседа по дому, по лестничной площадке, не украдет у знакомого. Но унесет с фабрики, с завода все, что плохо лежит. И не все, более того — очень и очень немногие несут, чтобы спекулировать. Большинство берет лично для себя, для своего дома, для своего хозяйства то, что по их мнению никому не принадлежит (государственное).

Об этом феномене писал еще Л. Н. Толстой, когда анализировал сочинения крестьянских детей. Один мальчик написал, как семья поправила свои дела, когда хозяин нашел кошелек с деньгами (вне села). То, что кошелек не был сдан властям, то, что мужик и не подумал искать потерявшего деньги — нисколько не смутило мальчика, он не видел в этой истории ничего ненормального, ничего постыдного. И толстовский мальчик, и «несун» считают, что воровать то, что КОМУ-ТО конкретному принадлежит, — грех, преступление. Но взять то, что конкретно НИКОМУ не принадлежит, — можно, тут нет ничего дурного или грешного. Так что наряду с другими нужными мерами борьбы с «несуном» надо еще и учитывать моменты традиционной крестьянской философии, психологии, и как-то на них воздействовать.

Или — тоже из области огромного количества крестьян, быстро ставших горожанами, — это «повреждение нравов», промежуточное состояние культуры, когда человек оторвался от деревни и еще не прикипел к городу, не перестроился, не стал носителем настоящей городской культуры. Это не происходит так быстро, как быстро человек может уехать из колхоза и устроиться на завод. Или даже институт закончить. Или даже в Союз писателей вступить…

Сельская масса должна освоиться в городе, выработать в себе такую культуру, которая всеми своими формами способствовала бы новому роду занятий, новому образу жизни.

Это процесс не только отдельных людей, или групп, или масс, это процесс преображения всего города, всех его служб, всей его культуры и самого его облика.

Литераторы последних десятилетий, сами выходцы из села, основательно разработали феномен промежуточной культуры. Тут первым приходит на память имя В. Шукшина. «Живет такой парень», «Ваш сын и брат», «Печки-лавочки», «Калина красная» — нерв этих фильмов, как и нерв главного характера рассказов В. Шукшина — в драматическом, непрерывном, желанном, порою — трагическом движении крестьянина от своей культуры сельской, земледельческой к культуре иных сфер, иного труда, иных социальных слоев.