Пистолет моего брата. (Упавшие с небес)

Когда они проснулись, она сказала, что ей снилось, что у них маленький домик посреди огромного поля, где растут деревья и цветы, и что небо над ним имеет особый цвет, почти белый, как будто бы скоро повалит снег – несмотря на то что было жарко. Не то чтобы нестерпимо жарко – скорее, чувствовалось приятное тепло, которое ощущаешь, выходя в разгар лета из прохладного кинозала.

Он сказал, что не помнит свой сон, но там было холодно, намного холоднее, чем в кинотеатре с кондиционером, и даже намного холоднее, чем сам снег.

Пока он надевал свои черные джинсы и сапоги, она думала, что из всех мужчин, которые ее трогали, и из всех, кто будет трогать ее после, кто будет засовывать в нее свои члены, он навсегда останется самым важным. Таким, кого все другие будут бояться.

26

– Ты знаешь, я однажды сломал парню руку, когда надевал на него наручники.

Это был умный полицейский. Он снова пришел к нам в дом. Мамы не было, ее позвали на радиопередачу о женщинах, которых бросили мужья. Тем мужьям, кто послушает ее историю, придется хорошо подумать, прежде чем решиться послать подальше своих жен. Глупый полицейский не пришел, поэтому мы говорили один на один. Мы сидели в гостиной, я принес ему пива и себе тоже. Стаканов я не принес. Мы пили прямо из банок.

– Это было несложно. Я уперся ногой ему в спину и тянул руку на себя, пока не услышал треск. Больше всего меня потряс этот звук. У меня переломов никогда не было. Он вопил, словно какое-то животное. Он был из тех типов, что пристают к детям в парке, и я подумал, что перелом руки он уж, по крайней мере, заработал.

– По-моему, это справедливо.

– Ты видишь, в этом есть что-то, чего люди не понимают. Нельзя допускать, чтобы кто-то мог приставать к детям. Дети – это святое.

– Я думаю то же самое.

– Ну конечно, поэтому я и не хочу ловить твоего брата. Он детям ничего плохого не делает.

Я знал, что мой брат никогда не обидит ребенка.

– Он никогда не обидит ребенка.

– Знаю, поэтому мне не хочется стрелять твоему брату в башку, но дело в том, что в нем есть какая-то странность, он малость сумасшедший, то есть он сумасшедший не так, как все, а это уже проблема.

Он надолго замолчал. Смотрел в пол. Потом поднял голову.

– Да, сеньор, это уже проблема.

Я видел, что он сильно разволновался. Думаю, это его всерьез беспокоило. С ним было приятно общаться, и я хорошо понимал все, что он мне говорит.

Я принес еще пару банок. Маме не понравилось бы, что мы вместе выпиваем у нас дома, но, откровенно говоря, мне уже было все равно.

Я подал ему пиво, он откупорил банку, а потом я открыл свою.

– Спасибо. У вас очаровательная семья, и вы все такие красивые, вы все действительно красивые. Твоя мать – красавица, если тебя не обижают мои слова.

– Нет, с чего бы?

Мне хотелось казаться одним из тех, кто уже ничему не удивляется. Хотя в принципе так оно и было: мой брат стрелял в людей, а я ничему не удивлялся.

– Да, очень красивые, и ты тоже. Вы все очень красивые, а он самый красивый из всех. И мне совсем не улыбается его убивать.

Он опять надолго замолчал. Обхватил голову руками – казалось, он вот-вот заплачет. Он снова вынырнул на поверхность:

– Слушай, а еще пиво есть?

Я допил одним глотком содержимое своей банки. Залез в холодильник и достал еще по одной.

Вернулся с пивом. Мы пили молча. Он больше ничего не сказал, но, уже стоя в дверях, посмотрел на меня так, словно мы – старые друзья. Он мне нравился, я слегка захмелел и чувствовал себя хорошо. Мне нравилось думать, что у меня есть друг, который может сломать руку любому, кто меня обидит.

– Вот что, парень, клянусь тебе, мне не нравится, совсем не нравится то, что я должен буду превратить твоего бедного брата в решето.

Он положил мне руку на плечо, как будто мы когда-то учились в одном классе. И даже больше того: работали в одном полицейском участке.

– Я знаю, вы не беспокойтесь.

Мне показалось, он действительно так думал.

27

– Если кто-нибудь достанет нож и захочет меня убить, что ты будешь делать?

– Я убью его из моего пистолета.

– Если кто-нибудь трахнет меня спереди и сзади, а потом заставит меня все проглотить, что ты будешь делать?

– Я убью его из моего пистолета.

– Если кто-нибудь сильно меня обидит, так сильно, что я в тысячу лет не смогу этого позабыть, что ты будешь делать?

– Я убью его из моего пистолета.

По обеим сторонам шоссе росли деревья, а электрические провода летели со скоростью машины. Кроме этого, больше не было ничего – ничего иного, ничего нового и ничего старого, ничего впереди и, разумеется, ничего, абсолютно ничего позади.

Только это.

28

Они остановились посреди леса. Шоссе здесь сужалось, над ним нависали деревья. Дождь перестал, но все вокруг было еще сырым. Ночь была где-то рядом, и в этот час все выглядело вполне естественно и в то же время очень загадочно.

Они вылезли из машины и пошли пешком. Она немного замерзла, поэтому он снял свою черную рубашку и отдал ей. Сам остался в черной майке. Влажная трава цеплялась за ее ноги. Влажная трава цеплялась за его сапоги.

– Если бы у тебя оставалось всего одно желание, что бы ты сделал?

– Ничего.

– Ничего?