Питбуль

— Ты хочешь сказать, что он своими жертвами кормил норок?

Зельнер рассеянно кивнул:

— По крайней мере, некоторыми. Я стал выяснять, где работал Мазорек, и узнал, что он несколько лет работал по ночам на гренландском кирпичном заводе в Эгернсунде. Я видел тамошние печи: температура в них выше тысячи градусов. Брось туда тело, и через несколько секунд оно превратится в пыль и пепел.

Зельнер глотнул из бутылки.

— С норковой фермы контейнеры с тушками норок каждую пятницу вывозили в Германию для биопереработки, а Мазорек работал неполный рабочий день на скотобойне в Блансе и отвечал за производство кормов, которые они использовали в Бенниксгорде. Разве ты не видишь? — спросил Зельнер. — Он организовал свою жизнь так, чтобы избавляться от трупов. Дело Бьянки было единственным, где мы обнаружили тело. Единственное, где он изменил своей манере.

— Зачем он это сделал? — спросил Шефер.

— Потому что хотел, чтобы ее нашли. Это была классическая резня: тридцать семь ножевых ранений, голова практически отрезана. Я думаю, Мазорек хотел, чтобы Декеры знали, что с ней сделали. Это было своего рода «нате вам!».

Шефер молчал, обдумывая то, что сказал Зельнер. Он вытащил из кармана рубашки сигарету и положил ее в рот.

— Ты составил фальшивое досье в деле Мии Сарк? — спросил он и закурил.

Зельнер прищурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты подделал бумаги? — Он глубоко вдохнул и затянулся сигаретой. — Ты сделал так, чтобы это выглядело как похищение?

Зельнер опустил взгляд и кивнул.

— Почему?

— Потому что Декеры постоянно задавали вопросы о расследовании убийства Бьянки. Они годами ходили за мной, посылали одного прихвостня за другим и угрожали мне смертью, потому что я не мог ответить на их вопросы. Я не хотел, чтобы кто-либо знал, что́ сделал Ян, поэтому решил, что лучше, если дела будут казаться не связанными друг с другом. Я всегда подозревал одного своего коллегу в том, что он работает на Декера, поэтому в какой-то момент я изменил некоторые сведения в материалах дела.

Шефер провел пальцем по шву над глазом и кивнул.

— Кто еще, кроме вас с двоюродным братом, знает, что произошло в тот вечер на фьорде?

— А мы можем не привлекать сюда Стеффена? — спросил Зельнер. — Он просто пытался поступить правильно.

— Он явно не преуспел, — многозначительно сказал Шефер. — Здесь надо навести порядок, Петер. И в расследованиях, и в вашем полицейском кругу.

Зельнер склонил голову.

— Итак, завтра утром ты снова возбудишь эти дела и официально пригласишь меня к расследованию, а затем пошлешь срочный запрос на ордер, чтобы мы могли эксгумировать тело Тома Мазорека, — сказал Шефер.

— Эксгумировать? Зачем?

— Потому что гостевой дом, где он жил, весь в следах крови сверху донизу. Нам нужно сопоставить их с данными девушек, чтобы семьи получили информацию о том, что произошло, и нам нужна ДНК Мазорека для чистоты исследования. Кроме того, его смерть должна быть расследована как убийство.

— Что ты собираешься делать с Фишхофом? — спросил Зельнер.

— Если доживет, он должен ответить за то, что сделал.

Зельнер встретился глазами с Шефером.

— А что ты собираешься делать со мной?

Шефер затянулся сигаретой и посмотрел на стоявшего перед ним человека. Он испытывал к нему сочувствие и понимал, перед какой дилеммой он оказался.

Но закон един для всех.

— Это будет стоить тебе работы, Петер.

14 июля, воскресенье

52

Подъехав к церкви, Шефер увидел Элоизу и тихо выругался про себя. Она стояла на стоянке спиной к нему и смотрела на кладбище Ринкенеса, которое раскинулось впереди и спускалось к Фленсбургскому фьорду.

Он припарковался рядом с ее машиной и вышел.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, тщетно пытаясь скрыть раздражение в голосе.

Он позвонил ей час назад и рассказал о том, что узнал — что Зельнер рассказал ему об убийстве Мазорека и пропавших девушках. Он чувствовал, что должен держать Элоизу в курсе событий, но прямо попросил ее не приезжать на эксгумацию.

— Здесь присутствуют представители местных властей, и я не смогу объяснить им, почему у меня на буксире журналист.

Элоиза обернулась.

— Это мое дело, Шефер. Если кто и должен дойти в нем до конца, то это я.

— Теперь это дело полиции, — сказал он. — Оно уже не касается вашей с Фишхофом дружбы.

— Для меня — касается! — Элоиза упрямо выдержала его взгляд.

Они долго смотрели друг на друга молча.

Шефер неохотно кивнул.

— Хорошо, но ты ни с кем, кроме меня, не должна разговаривать, когда мы будем там, понятно? Ты наблюдатель — и все. Ни слова! — Он предостерегающе ткнул в нее пальцем.

Элоиза согласно кивнула.

Они вошли на кладбище и увидели могильщиков, готовящихся поднять гроб Мазорека.

— Где Зельнер? — спросила Элоиза, оглядываясь.

— Спит, — сказал Шефер. — Я просидел у него всю ночь, пока мы разбирали дела одно за другим, а сегодня утром пришел ордер.

Во внутреннем кармане у него зажужжал телефон. Он вытащил его и посмотрел на экран.

— Я должен ответить, — сказал он и указал на траву перед собой. — Стой здесь!

Он ответил на звонок и отошел в сторону от Элоизы на несколько шагов.

— Привет! Ну что там?