Питер. Специальное издание

Волна смывает песок, убегает в пене. С легким плеском снова набегает. В песке, наполовину закопанная, торчит противогазная маска с хоботом; если подойти ближе, видно край капюшона, стянутого вокруг маски. Коричневая резина. Круглые окуляры. За ними – чернота.

Если заглянуть – там виден пустой берег и серое облачное небо.

Радиоактивное небо после ядерной войны. В круглых окулярах сменяются день и ночь, мало чем отличаясь друг от друга, набегает волна, другая – они уходят, а маска остается. Это была надежда. Человек пытался выжить.

Он вышел на берег в защитном обрезиненном плаще и таких же чулках, с капюшоном, плотно затянутым шнурком вокруг противогазной маски. Набегает волна.

Теперь он здесь, торчит из воды. Вокруг сменяются дни и годы. Мертвый противогаз смотрит на это и молчит. Смерть все равно нас настигнет, рано или поздно.

Как умирал этот человек, Федор не хотел знать. Он вынул короткую лопатку, опустился на колени рядом. Набежала волна, овеяла холодом. Крик чайки – режущий, пронзительный. Не чайки, конечно. А нынешних хозяев мира.

Федор втыкает лопатку в песок. Руками в резиновых двупалых перчатках берется за маску – там, где примерно должны быть уши. С усилием погружает пальцы в песок. Давай, старик. Песок мокрый и плотный, когда он жмет, песок белеет, точно он отжмает из него воду.

– Здравствуй, солдат, – говорит Федор.

Голос в шорохе волн звучит инопланетно, словно из другого мира. Так в общем-то и есть.

Люди больше не хозяева здесь.

Старик поднимает голову, смотрит, щурясь, на море. Морщащаяся серая гладь. Там, вдали, у самого горизонта, полоса тумана розовеет. Старик качает головой, щурится. На нем респиратор, он дышит сквозь него, уже не обращая на это внимания. Иногда старик вообще не помнит, когда ходил без намордника. Только дома. Внутри.

Солнце медлленно встает. Легкий ветер развевает волосы старика. Раньше такой ветер означал смерть – сразу после войны, он нес рентгены и радиоактивную пыль. Теперь он несет свежесть нового мира.

Ничто никогда не заканчивается. Солнце выползает медленно и плавно, как распускающийся на горизонте атомный гриб. Сейчас закаты уже не те, а сразу после войны они были очуменно красивые – из-за сажи и пыли, выброшенных в атмосферу взрывами.

Старик качает головой, смотрит. Глазам уже больно, но он терпит. Когда солнце заливает горизонт кровью, старик опускает взгляд. Набегает волна. Руки его наполовину в песке, он нажимает… Мягко, не торопясь, еще. Песок отжимается, белеет, снова наполняется водой. Старик сгибает пальцы – они нащупывают что-то твердое… что-то резиновое. Наконец-то. Старик выдыхает и начинает тянуть.

Но его сил не хватает. Противогаз вылезает из песка совсем на чуть-чуть, на сантиметр. Дальше не идет. Придется копать.

«Кто ты был? – думает старик. – Что мне написать на твоей могиле?»

Старик надеется, что там, под слоем песка и под обрезиненным плащом, есть документы. Может быть, письма. Письма – было бы хорошо.

Но это вряд ли. В последние годы перед войной люди редко писали письма – по крайней мере, бумажные. Он тоже.

Когда ты знаешь, что не умрешь, можно обойтись электронной запиской. «Скоро буду. Ф». Старик усмехается под маской – если бы мог, он бы плакал. Сожаление – самое страшное наказание. Если бы мог, он бы написал что-то другое. Глупое чувство. Что бы изменилось, если бы он написал «Люблю тебя очень. Поцелуй Андрюшку». Что бы изменилось, если бы она прочитала это прежде, чем бомбы начали падать на город?

Ирония судьбы. Выжить из-за того, что остался запертым в активной зоне реактора! Кому такое приснится. «Ирония судьбы», был такой фильм, очень популярный. Старик берет лопатку и примеряется. Вот сюда.

Набегает волна.

Хватит думать о глупостях. У тебя работа. Старик поднимает лопатку и целится. Если бы я мог видеть ее лицо, когда она бы получила мое сообщение. Если бы я мог. Или… Старик вдруг останавливается, пораженный. Может быть, если бы она получила сообщение «Люблю тебя очень», она бы испугалась? Женщины вообще чувствительнее мужчин. Он почти видел, как меняется ее лицо, она стоит на кухне в цветастом фартуке, – как тень наползает на ее лицо. И это тень атомного гриба.

Старик вздрагивает.

Нет, лучшее что он мог сделать в тот момент, это послать «Скоро буду. Ф». Все как обычно. Надеюсь, она даже не узнала, что все кончилось.

И все кончилось. Жена и сын мертвы, а он здесь, выкапывает из песка трупы.

Он вогнал лопатку до черенка, нажал, чтобы сдвинуть слой мокрого песка, с трудом поднял. Откинул в сторону мокрый расплывающийся кирпич. Шмяк. Вода капает с лопатки, когда он примеряется и втыкает лопату в следующий раз.

Плевое дело, да? Он копает и бросает, привычно доводя себя до автоматизма – как довел до автоматизма обслуживание реактора. Куча песка размывается набегающими волнами. В яме вокруг головы противогазника бурлит вода, размывает четкий контур, вырезанный в песке лопаткой. Противогаз смотрит на старика круглыми окулярами.

Скоро, парень. Потерпи.