Питер. Специальное издание

Фиолетовая пыль. Вот оно, значит, как обернулось?

– Откуда, говоришь? – глухо спросил он и шагнул вперед.

Увидел в глазах мужичка страх, размахнулся…

«Иван! Да остановись ты!»

От торговца дурью его оттаскивали втроем. Потом били. Иван почувствовал, как треснули ребра с правой стороны. Когда его привели в комнату, бросили на койку, он лег и отвернулся к стене.

«Я умер», – подумал Иван.

* * *

Скинхед взял в руки коробку, повертел, разглядывая надпись.

– Том Вэйтс, – прочитал Убер вслух. – Я и забыл, что такой существует.

– Блюз, – сказал Косолапый. Это был его старый аудиоплеер.

– Ага, блюз.

Убер с Косолапым переглянулись. С пониманием. «Я знал, что они друг другу понравятся, – подумал Иван отстраненно. – Жаль, что они так никогда и не встретились…»

Косолапый взял белую коробочку и нажал кнопку. Заиграла музыка, знакомый ужасный голос негромко запел о вечере субботы и теплом свете придорожной кафешки. А еще там официантка в белом передничке, ради которой только и стоило остаться в этом чертовом городишке. Прощай и пора на автобус.

– Жить в Питере и не слушать блюз – это все равно, что жить в Туле и не есть пряники. Или, скажем… – Косолапый задумался на мгновение. – Жить в Туле и не иметь самовара…

– Угу. Или жить в Иваново и не быть девственницей. Твои сравнения… прямо скажем…

– Вот еще: жить в Туле и не иметь автомата Калашникова.

– Пряники – попса! – сказал Убер.

– АКэ – говнорок! – Косолапый подумал и щелкнул пальцами. – Путин – президент!

– Банально, – поморщился Убер. – И вообще, он в Питере уже выступал.

– Не пойдем?

– Не пойдем.

– Слушайте, друзья-товарищи, вы заебали, – сказал Иван. – Дайте поспать.

Побил кулаками подушку и уткнулся в нее лицом. Внезапно его накрыл холодный озноб. «Вдруг я сейчас проснусь, а их нет?» – подумал Иван, но упрямо продолжал лежать, уткнувшись лицом в шершавую душную ткань, пахнущую застарелым потом.

– Что это с ним? – спросил голос Убера.

– А он всегда такой был. – Косолапый громко зевнул. – Не обращай внимания. А вот эту слышал?

– Отличная песня, – сказал Убер.

– Вот. Ты следующую послушай… ага, вот.

«Меломаны, твою мать», – подумал Иван, против воли улыбаясь. Подушка почему-то стала мокрой. Пахло сыростью и уютом.

* * *

– Можешь достать мне оружие? – спросил Иван.

Зонис усмехнулся.

– Не вопрос. Какое надо?

* * *

На служебной платформе стояла та же сырая темень, раздвигаемая желтым огоньком карбидки. Так же реял белый флаг на ржавом флагштоке. Но кое-что все-таки изменилось.

Иван изменился.

Евпат услышал его шаги, поднял голову от книги. Блеснули очки.

– Вернулся? – спросил он буднично, словно Иван выходил на пару минут прогуляться.

Морщинистое его лицо выглядело совсем старым, осунувшимся.

– Ага. Привет, дядя. Как дела?

Иван сел.

– Я слышал про твою Таню. Думаешь, тебя предали? – спросил Евпат.

– Никто никого не предавал, – сказал Иван. – Просто я поздно вернулся.

* * *

«Никто никого не предавал», думает Таня.

Так случилось. Мужчины ушли.

Морсвин посвистывает, когда хочет есть. Или просто требует внимания. Мужчины такие примитивные создания. Зато у них есть руки – и это мужские руки. Удивительно. Тане хочется сесть и насладиться этим парадоксом, что у мужчин, оказывается, мужские руки: она даже их видит, крепкие, покрытые темным волосом, не гладкие, а словно отлитые из серого шершавого металла, с выступившими на запястье жилами – у Ивана были такие.

Никогда не поймешь, насколько он сильный, пока он тебя не обнимет. Женщина всего немного меньше мужчины, а о такой силе ей остается только мечтать…

Особенно когда сила так нужна.

Таню передергивает. Только что ушел Сазонов – Сазон, как его называл Иван. Каждый охотник желает знать, где сидит…

Два друга были у Ивана – лучших друга. Теперь один калека, другой вор.

Пашка всегда был в нее влюблен, это Таня безошибочно чувствовала, но никогда не принимала всерьез. Мысль об этом обитала где-то на чердаке, в чуланчике для забытых вещей, на служебной платформе – куда никто никогда не заглядывает. Пашка был влюблен, но и только. Он был другом Ивана – пока тот был жив. Пока Иван оставался ее Иваном.

А не этим полулегендарным героем-убийцей-психопатом.

Она поворачивает голову и смотрит туда, где тускло поблескивает железная решетка.

Скоро раздастся стук – резкий, металлический – и скрипнет несмазанным металлом дверь. Это идет Пашка. Вжи-и, вжи, вжи-и-и. Крутятся колеса.

Когда он вернулся после «Восстания», она его не узнала. Пашка изменился. Стал желчный, злой, замкнутый, говорил резко и грубо, – точно хотел обидеть. Словно это она была виновата в том, что Ивана больше нет, а Пашка есть – но теперь не может ходить. Ему выстрелили в спину, повредив позвоночник – это случилось в тот же день, когда Иван исчез. Теперь Пашка передвигается на коляске. И казнит себя и ее за то, что его не было рядом с Иваном.

Как бы Тане хотелось, чтобы он снова стал ей другом.

Просто поговорить. Посидеть рядом. Но он снова будет грубить или молчать. Таня вздыхает. И они снова поругаются.