Питерщик

- То-то и есть, прогорел маленько: пожару не было, а дымом вышло... мужик глуп: как бы нам не деревня, так бы мы и бога забыли.

- Барин, что ли, тебя не пускает?

- Да оно и барин, видно, повыдержать немного хочет... А другой случай, что на чужой стороне мне почесть, так сказать, и быть не у чего... в работники идти как-то зазорно, а хозяйством обзавестись могуты{223} не хватает.

- А ты сам хозяйствовал?

- Тридцать человек одной артели держал-с, дела большие имел; кабы не своя глупость, так деньги бы теперь лопатой загребал...

- Отчего же? Попивать, видно, начал?

- Не без того... у нас без этого не бывает; хотя и то сказать: выпивка рабочему человеку ничего, она ему по времени еще в пользу идет... а то худо, когда мужик с горя начинает опрокидывать, когда на сердце болит.

- А у тебя болело тоже сердце?

- А так, сударь, болело, что вот я теперича не жирен, а напредь сего был кожа да кости!.. История моя длинная, опечатать ее стоит... вот какая моя история!

В это время дверь приотворилась.

- Клементий Матвеич?.. - произнес женский голос. Это была хозяйка.

- Что тебе? - отвечал с досадою питерщик.

- Подь сюда: работник вопит, запахивать неча... Подь, батько, засей загончиков хоть пяток!

- Ну, ладно; изготовь там жито-то... Извините, сударь, в поле требуют... На угощенье благодарим покорно.

- Ты зайди ко мне после.

- С большим нашим удовольствием, если вам будет не в тягость... Затем наше почтение-с, - проговорил Клементий и ушел.

II

Оставшись один, от нечего делать я пошел в избу. Хозяйка парила крынки, Федька сидел на лавке и что есть силы колотил по столу косарем; бабушка-старуха переправилась из сеней на голбец... На меня из них никто не обратил внимания.

- Вона, худы валенки-то, - во что обуешься теперь, - ворчала старуха, простанывая по временам. - Немало толстолобому говорила: купи да купи, так на базаре нет... эка, брат, и валенок про нас на базаре не стало... а сивку... да... продали... не сам еще заводил... ловок больно... да... а не говори - и не говорю... Успенье на дворе, а еще и пар не запарили... жди, паря, хлеба... то-то... порядки какие... ой, батюшки, тошнехонько! Ой-ой, тошнехонько!..

- Чем мать больна? - спросил я невестку.

- Не знаю: давно уж она мозгнет, - отвечала та нехотя.

- Что у тебя, старушка, болит? - отнесся я к больной.

- Что болит?.. Все болит, во всей болезь ходит... рученьки, ноженьки ломит, у сердца тошно; с печи падала не один раз, пора бока отбить... Не так было прежде, жили... да... что станешь делать... не больно нынче маток слушают: хоть говори, хоть нет... третий год в Питере не бывал, какое уж это дело!.. О-о-ой, тошнехонько!..

И мне сделалось тошно от болезненных стонов старухи, а сверх того Дарья ввалила в крынку огромный раскаленный камень и всю избу наполнила паром.

"Плохо же житье питерцу, - подумал я, - понятно, что в семье у него было не очень ладно: жена какая-то рабочая полуидиотка, мать больная и, должно быть, старуха блажная. Отчего это он, по его выражению, прогорел и почему не в Питере?.."

С такого рода размышлениями пошел я по деревне. Картины увидел обыкновенные: на самой середине улицы стояло целое стадо овец, из которых одна, при моем приближении, фыркнула и понеслась марш-маршем в поле, а за ней и все прочие; с одного двора съехала верхом на лошади лет четырнадцати девочка, на ободворке пахала баба, по крепкому сложению которой и по тому, с какой ловкостью управлялась она с сохой и заворачивала лошадь, можно было заключить об ее не совсем женской силе; несколько подальше, у ворот, стояла другая женщина и во все горло кричала: "Тёл, тёл, тёл! Тёлонька, тёлонька, тёл!.." По дороге, навстречу мне, шла десятский Марья с ималом* и уздой в руках.

______________

* Имало - овес в какой-нибудь чашке или плетушке, которым, поднося к морде лошади, приманивают ее и таким образом ловят. (Прим. автора.)

- Что это баба кричит? - спросил я ее.

- Корову, сударь, выкликает: коровка, должно быть, отстала, - отвечала она.

- Разве у вас не за пастухами?..

- Нет, не за пастухами: у нас пастуху нечего делать. Скотина гуляет не па чистаполью, а па лесам, что тут пастух сделает? Разбредется па кустам, так и он ничего не увидит...

- А если украдут?

- Николи у нас не крадут, зверь так обижает, а воровства здесь не чуть.

- Волк, что ли?

- Нет, не волк, медведь: нынешнее лето из нашей деревни, проклятой, двух коровок изломал.

- Вы бы стреляли его?

- Кому у нас стрелять? Был в Терентьеве один стрелок, да и тот перед заговеньем помер... Тоже вот эдак по весне сел на лабаз; медведь-то пришел, падалину только обнюхал, а его стряс с елки и почал ломать, всю шабалку{226} своротил; тем и помер, никак залечить не могли.

- Ты сама куда ходила?

- Лошадь ловить ходила, да не дается, пес ее драл.

- А разве в доме у вас нет мужика?

- Нет, сударь, ни одного нет-с: батюшка-тесть и мой-то муж - оба в Питере.

- Отчего же мой хозяин дома проживает?

- Клементий Матвеич?

- Ну да.

- Видно, не больно умно жил на чужой стороне, так теперь заделье и правит{226}.

- Загулял, что ли, он?

- Не без тово, чай.

- Мне жена его очень не понравилась.