Плач перепелки. Оправдание крови

— Ну, а теперь надо собираться, — складывая карту, сказал партизанский командир. — У нас с вами, — посмотрел он на Шпакевича, — есть еще немного времени, думаю, мы успеем хоть — в основном обдумать некоторые подробности будущего похода и уточнить отдельные детали. Поэтому сейчас, минут через двадцать, поедем с вами в расположение отряда. Это недалеко. В соседней деревне. А пока вы подождите меня на улице, там, кажется, есть скамейка на крыльце, посидите, мне с товарищами надо кое-что обсудить.

Шпакевич вышел.

Скамеек на крыльце было даже две. Но на них друг против друга сидели два незнакомых командира — совсем пожилой и помоложе, но тоже в годах, судя по знакам различия, они имели одно звание; командиры были увлечены беседой, и появление Шпакевича на крыльце не вызвало у них никакого интереса, будто он уже давно мозолил им глаза. Чтобы не мешать им/а больше всего чтобы не вызывать лишнего внимания, Шпакевич козырнул и постарался быстрей сойти с крыльца.

Поскольку отлучаться далеко он уже не имел права — сказано было ждать на крыльце, — он не придумал ничего лучшего, как сиротливо прислониться боком к телефонному столбу против избы, где размещался политотдел дивизии.

Как раз от этой избы широкая деревенская улица поворачивала и выходила через несколько дворов в поле, где справа от дороги стояла под вязом грузовая машина, замаскированная сверху зелеными-ветками.

В той стороне где-то высоко летел самолет, вокруг которого время от времени рвались зенитные снаряды, разрывы доносились слабо, зато хорошо было видно, как в небе вдруг появлялись маленькие белые облачка, словно там лопались коробочки хлопка.

VII

Уже несколько дней на Зазыбов двор заглядывал Кузьма Прибытков. Великая охота была у него поговорить с Масеем. А сегодня, кроме того, Прибытков таил надежду похарчиться у Зазыб, потому что одна его невестка, Анета, торопилась в Яшницу вместе с другими веремейковскими бабами и почти не стряпала, а вторая уже который день сильно хворала, не поднимаясь с постели даже к печи.

Между тем Зазыба ревниво перехватывал Кузьму по эту сторону своих ворот, даже в мыслях не давая старому задерживаться долго возле сына — не хватало еще, злился он, чтобы по случаю Масеева возвращения толпился тут народ!.. Старый Прибытков, видно, тоже угадывал Зазыбово настроение. И не очень-то церемонился. Может, полагал, что старость имеет и на это право.

— Дак проснулся Масей или нет? — неизменно вопрошал Кузьма; при этом и вид у старого пильщика, и голос был такой, словно до хозяйского сына у него появилась крайняя нужда.

— Нет, — бросал в ответ хозяин откуда-нибудь из-под повети, и Прибытков без всякой обиды поворачивал обратно, топая враскоряку следом за своей палкой к калитке, высокий порог которой становился для него уже нешуточной помехой.

На этот раз Кузьма не выдержал до конца свою роль, завел под лоб глаза, будто старец, явившийся с поводырем в деревню, и сказал:

— Вот сколько я до тебя, Денис, ни хожу теперяка, а все на угощение не попаду. Сдается, и сын целый вернулся, а ты все куксишься.

— А как же, кукшусь, — легко согласился Зазыба, словно ему по нраву пришлось это словечко. — Нечем мне тебя угощать.

— Ну вот, нечем, — опять закатил Прибытков глаза, — а некоторые наши мужики цельные дни, может, из-за столов не вылазят. Все угощаются. Разве ж это не диво — умять целого лося?

— Ну, а что еще делать с ним было, с этим лосем? — равнодушно усмехнулся Зазыба.

— Дак… Если бы только одного лося, — вел дальше Кузьма Прибытков, подначивая Зазыбу. — А то Браво-Животовский и поросенка еще с колхозной фермы прихватил, будто без домашнего мяса дичина в брюхо уж и не лезет.

— А вот за это, что незаконно берут поросят с фермы, кое-кому и по рукам стоило бы…

— Гм… Некому!

Наконец Кузьма Прибытков посчитал, что после такого разговора ему уж наверняка можно задержаться на Зазыбовом дворе. Подошел поближе к завалинке, сел на доску, которая нарочно была здесь положена.

Вышел на середину двора из своего укромного места и Денис Зазыба.

— Будто не ведаешь, кому по рукам теперь давать надо? — хитро поглядел на него Прибытков.

— Я-то ведаю, — ответил насмешливо Зазыба, — да ведают ли другие?

— Дак…

Более определенно отозваться на слова Зазыбы Прибытков не сумел, верней, нарочно не захотел, понимая, что у Зазыбы вырвалось это скорей от запальчивости, чем от сознания реальной власти; просто никто теперь в деревне не осмелится, а тем более из-за поросенка, стать поперек дороги Браво-Животовскому и его компании. Другое дело раньше, почти до самого того момента, как в деревне появились немцы. До тех пор словно бы еще не верилось, что они вообще доберутся до Веремеек. Поэтому даже Браво-Животовский в роли полицейского всерьез не воспринимался. Но после того, как веремейковцы прошли под конвоем до деревни да постояли под угрозой расстрела на площади, все изменилось в их сознании, если совсем не перевернулось.