Плач по красной суке

Пьер Безухов был порождением дворянского класса, мой же герой — всего лишь балованным отпрыском заезженных, нищих теток. Он не был рожден негодяем, но настойчиво рвался в их ряды. Его отторгали, разыгрывали, провоцировали и даже издевались над ним, но он всеми силами домогался их дружбы. Аналогичный механизм сработал и в отношении меня. Он неистово добивался моей любви только потому, что я не могла ее дать, мне нечего было давать, в этом плане я давно была банкротом. Я не была равнодушна — жалела его, терпела срывы, щадила его самолюбие, была верна и со временем могла бы сильно привязаться к нему, но как раз в этом он нуждался меньше всего. Надо было много терпения, чтобы растопить холод моего недоверия, он же то и дело срывался. Его бесила моя неуязвимость, но я не могла потакать его капризной природе, я твердо знала, что стоит мне потерять голову и довериться ему — я тут же утрачу его навсегда. Я больше не имела права на срывы и падения, я была убеждена, что стоит мне споткнуться — меня уже не соберешь по частям.

В конце концов он так измотал меня своими истерическими скандалами, что я уже мечтала избавиться от этого чудовища. Но странное дело, чем больше я отчаивалась, тем сильнее становилось чувство ответственности за него. По ночам мне снились кошмары, что его истязают, и поутру я готова была на любые подвиги, чтобы вызволить его из очередной беды, вытрезвителя и скандала. Да, чем больше я его не любила, тем сильнее болела и страдала за него. Будто и впрямь была виновата, что его нельзя любить.

«Залетев» и надумав рожать, я поняла, насколько безнадежно и необратимо попалась. Жалкая, слабая, некрасивая, с живым ребенком в пузе, я впервые на полную катушку ощутила всю меру собственной беспомощности. Раньше подловить и припереть меня к стенке было невозможно, потому что за мной оставалось право уйти хлопнув дверью, в крайнем случае — покинуть этот мир навсегда. Теперь же моя жизнь больше мне не принадлежала, она была нужна новому существу во мне, которым я уже почему-то дорожила и ни за что не хотела терять.

При беременности организм женщины перестраивается не только биологически — странные сдвиги происходят и в сознании, будто кто-то свыше блокирует его от стрессов и перегрузок неким наркотическим туманом, который страхует женскую натуру от срывов. Заторможенность и сонливость обволакивают беременную и ограждают от дурных впечатлений и переживаний. Может быть, это работает инстинкт продолжения рода, но я лично постоянно ощущала, что от моего самочувствия зависит жизнь и здоровье моего ребенка, и поэтому старалась глушить в себе дурные страсти и эмоции. Я была предельно спокойна, но где-то на задворках сознания постоянно жил ужас. И ужас этот все нарастал. Ужас не перед муками родов, а именно перед Сонькой, перед этой гнусной и продажной тварью, которой я вынуждена буду доверять жизнь своего ребенка. Что, кроме болезней, унижений и страданий, она ему может дать? И я сама, почти недосягаемая для ее грязных лап, всегда готовая уйти, показав кукиш, теперь вынуждена буду снова пресмыкаться перед этой подлой тварью, угождать ее продажной натуре ради своего ребенка. Да, моя жизнь больше не принадлежала мне, я попалась, попалась безнадежно и необратимо.

У меня поднялось давление, отказывали почки, и врачи пугали и настаивали, чтобы я легла в больницу, но я твердо решила не сдаваться раньше времени. Я сознавала, что мы с ребенком в опасности, но не только ни капли не надеялась на помощь врачей, а была убеждена, что в своих грязных стационарах они нас обязательно угробят. Поэтому я ходила на уколы в амбулаторию, а в свободное время готовила приданое — надеяться мне было не на кого. С матушкой мы все еще были в натянутых отношениях. Они нормализовались позднее, когда внезапно вспыхнувшая страсть к внуку вернула мне ее благосклонность.

Мой непутевый муж в это время малость присмирел, растерялся, что ли, перед неизбежностью отцовства и больше не изводил меня бестолковыми скандалами. Все еще могло наладиться и обернуться к лучшему. Какой-то мудрец сказал, что самого падшего мужика может вернуть на путь истинный добродетельная женщина. Мой благоверный не был в то время таким уж отпетым негодяем и, может быть, по-своему тоже готовился стать отцом, но… Между нами стояла Сонька, эта грязная стерва, беспощадная плотоядная распутница — злейший враг рода человеческого.

Схватки начались ночью. Мой благоверный случайно оказался дома и вызвал «скорую помощь», на которой прибыла мегера, невероятно злобная даже по нашим меркам.

— Что вы меня как собаку кличете! — вместо приветствия огрызнулась она на мужа, который вышел ее встречать на улицу.