Пламенное увлечение шейха

— А, понимаю. Ты выше этого. Но, знаешь, жизненный опыт подсказывает мне, что за такими возвышенными предисловиями обычно следуют удвоенные требования.

— Тебе что, всегда за все приходится платить?

— Кариссима, всем всегда за все приходится платить.

— Тогда позволь мне внести немножко разнообразия в твою жизнь.

— Ты уверена, что ты можешь себе это позволить? А как же ваш дом?

Эбби поджала губы, глаза заметались.

— Ты, я вижу, хорошо покопался в моей жизни.

— Не было нужды. Твоя личная жизнь широко освещается прессой.

— Ну, что ты еще про меня знаешь?

— Что у моделей короткий век. Сколько ты еще продержишься на подиуме?

К его удивлению, Эбби хихикнула.

— Прежде чем я состарюсь, ты имеешь в виду? Да я вовсе не собираюсь «держаться на подиуме». Я никогда не собиралась быть моделью. Агент заметил меня в торговом центре. Я сперва подумала, что это розыгрыш, знаешь, скрытая камера или вроде этого. Поработаю пока, а начну стареть — уйду.

Зейн мысленно проследил все пути боли в своем теле, все закоулки, в которые она забиралась, все ее предательские атаки при самых простых движениях — например, при попытке застегнуть пуговицу на рубашке. Свое тело начинаешь ценить, когда оно тебе отказывает. Она этого пока не понимала. А он понял раньше времени. Остается надеяться на врачей, которые обещают ему полное восстановление.

— Я думал, это вполне естественная карьера для женщины с твоей внешностью.

— Ты про рост? — Эбби похлопала себя по макушке и засмеялась. — Или про лицо?

Кажется, она не притворялась, она действительно была лишена тщеславия, хотя работала в модельном бизнесе — настоящей ярмарке тщеславия.

— Ты, кажется, нисколько не дорожишь своей внешностью?

— Если бы я серьезно относилась к своей внешности, я бы… — Она сделала паузу, покачала головой, потом со смехом продолжила: — Я в двенадцать лет вымахала метр семьдесят восемь. Как меня только не называли! И жердью, и жирафом… Что касается лица… Кто-то из одноклассников решил, что я похожа на его кошку Фру-Фру. — Эбби кончиками пальцев осторожно потянула глаза к вискам и смешно сморщила носик, потом грустно добавила: — Это прозвище тоже прилепилось. Тебе этого не понять.

Интересно, он догадывается, как неуверенно чувствуют себя люди в его присутствии? Особенно мужчины. А еще больше — мужчины рядом со своими женами? А о женщинах уж что и говорить…

Она сама потратила многие месяцы, чтобы спокойно и с юмором воспринимать собственную, крайне неспокойную реакцию на его обаяние и сексуальность.

— Почему мне не понять?

Эбби не знала, стоит ли отвечать. Рассказывать ему про его неотразимость — это опасный путь.

— Потому что я сомневаюсь, что ты когда-либо был лягушкой, ты всегда был принцем. Кстати, ты и есть принц. Так тебя называют тут?

— Зови меня Зейном.

Эбби чуть не ляпнула ему, что она вообще никак не хочет его называть, она вполне овладела собой и теперь хочет домой.

— Так ты себя считаешь гадким утенком?

— А ты себя считаешь психоаналитиком?

Хотя он попал в точку. Несмотря на все фотосессии и глянцевые журналы, билборды и недели моды, в глубине души она все еще чувствовала себя гадким утенком. Ирония судьбы — теперь ею восхищались как раз за то, за что раньше шпыняли — за непомерную длину шеи и ног. Но в школе ей пришлось выработать свою тактику: она притворялась, что не замечает шуток, особенно если шутили над ней. Это был единственный способ скрыть от окружающих, как глубоко они ее ранят. Со временем эту маску она вынесла и на подиум. Только теперь это называли не «тупостью», а «загадочностью». Но под этой загадочной маской был все тот же растерянный и напуганный гадкий утенок. Странно, что Зейн так быстро это понял. И странно, что она так с ним разоткровенничалась.

Рассказать ли ему, что вся ее «широко освещаемая прессой личная жизнь» — это работа ее агента? Все «утечки информации» в желтую прессу, все «откровения» в соцсетях были спланированы и организованы им. «Эбби, ты скучная, как йоркширский пудинг. Такую не продашь. Поужинай с ним, детка. От тебя не убудет, а реклама лишней не бывает».

Ужинать приходилось с актерами, чья слава уже шла на убыль, либо, наоборот, с начинающими, которые были рады любому случаю засветиться. Все это было частью ее имиджа.

— А что твои родители думают о твоей модельной карьере?

— Мои родители умерли, когда я была маленькая. Меня вырастили бабушка с дедушкой. Они поддержали мое решение, потому что это хорошая возможность заработать на университет. И я хотела финансовой независимости. А потом они вложили все свои сбережения в фирму, которая никогда не существовала, через брокера, который как сквозь землю провалился. Так что выбирать особо не приходилось.

— Да, я знаю, он еще был твоим женихом.

Эбби побелела.

— У тебя что, досье на меня собрано?

— Разумеется. А как же иначе? Положение обязывает, — ответил он совершенно серьезно и, поскольку потрясенная Эбби не могла выговорить ни слова, продолжил: — У меня есть к тебе предложение. Не хотела бы ты выкупить дом твоих родственников?

— Я и собираюсь, — огрызнулась Эбби.