Пламя и пепел

Поджав губы, я продолжала смотреть на него, на неброский наряд и неприметные крылья. Почему они послали ко мне именно его? Решили не тратить свои силы, нашли мальчика для битья? Нет, не похоже. Думали, что мы, две птички, вроде как родственные души? Но я-то не играю — ни с людьми, ни с богами. И пусть читает мои мысли, мне плевать — нет, мне это даже приятно. Пусть знает все, что я думаю о них, даже если все это — обман и он на самом деле и есть тот бог в тоге, о котором сам упоминал, и избавит меня от необходимости говорить это все вслух. В глазах его плескалась горечь — но не раскаяние. Только ли потому, что он не своими руками это сделал?

— Но исповедаться все-таки придется, — произнесла я, хоть это было и необязательно. Так оно было весомее, в словах. Он только смиренно кивнул — чем не очень-то меня и удивил. В конце концов, он признался сам, я его не вынуждала. К его чести — если она имеется.

— Вивиен — ничего, если я так к тебе буду обращаться, так ведь привычнее? — это очень долгая история, не знаю, успеем ли мы…

— Вы ведь сами сказали, что я могу не торопиться, что я успею к Этьену.

— Я не так сказал. К Этьену — да, успеешь, но….

— Так не тяните время. Вперед.

Конечно, я не забыла про Этьена — и рвалась к нему всей душой. Но мне обещали — я успею, а здесь пока — скорее всего, мой единственный шанс задать все вопросы. Невозможно долго жить без ответов, иначе жизнь начинает вести тебя по кругу, тыкая носом в одни и те же старые грабли.

— Хорошо… — он как-то очень уж по-людски почесал переносицу и остановился, задумавшись. Я стояла, или парила, рядом, — Видишь ли, причины были очень серьезные. Мы просто не могли потерять тебя как Феникса.

Говорить ему явно было неудобно, он даже переминался с ноги на ногу, и крылья серой тенью вторили его движениям. Но разве мне было удобно жить все эти годы, почти ничего не зная о себе? Нет, всезнающая птица, рассказывай до конца, я готова слушать.

— Один человек заставил тебя предать свое предназначение, и надо было… начать все сначала. Ты понимаешь, что без тебя мы не смогли бы бороться…

— Человек? — резко переспросила я. Это явно была не просто оговорка.

— Да, — он снова опустил голову, — ты ничуть не изменилась, все такая же проницательная, — я мотнула головой, отказываясь принимать комплименты, — Он изменил тебя, Вивиен — и мы не смогли найти иного способа, чтобы вернуть Феникса.

— Да что же там произошло такое? — терпение кончалось, мне уже казалось, что Гамаюн в своем многословии может поспорить с политиками и юристами.

— Я только хочу, чтобы ты поняла, как все было… страшно.

Было б лучше, если б я это помнила, хмыкнула я про себя.

— Я сомневаюсь в этом, — снова выдал он непрошенный ответ, — Мне все же кажется, что и я не смогу рассказать ту историю так, чтобы ты все поняла — и могла действительно поверить. Наверное, будет лучше, если ты увидишь все сама.

Он сделал легкое движение пальцами, и впереди возник белый шарик, неуловимым образом превратившийся в тонкий луч света. Вроде бы здесь и не могло уже быть больше света — вокруг и так были сияющие облака, но этот луч оказался обжигающе, почти нестерпимо ярким даже по сравнению с ними. Повернувшись вокруг своей оси, луч теперь освещал меня саму, словно я была на сцене, под светом софитов. Ощущение было не из самых приятных. Я удивленно подняла брови, но Гамаюн лишь кивнул, не сводя с меня серьезного, немного грустного взгляда — мол, все так и должно быть. Протяжно выдохнув, я нехотя кивнула в ответ и стала ждать.

Даже здесь, в этом месте без времени и пространства, я почувствовала, как от волнения у меня похолодели пальцы. Это было первое свидание с моим забытым прошлым. И не самый обыкновенный день — а что-то, из-за чего меня вовсе отлучили от собственной памяти — уж верно, должны были быть действительно весомые причины и безвыходное положение, чтобы действовать так жестко. То есть, я натворила что-то серьезное.

То, что было потом, когда луч засветился картинками, я не видела — скорее чувствовала, словно образы транслировались прямо в мое сознание, обходя органы чувств. Чем-то это было похоже на те видения, что меня вынуждали смотреть в пещере мои похитители. Странная параллель с темными — и ведь уже не первая. Не было радужных облаков и разговорчивого собеседника — вокруг был совершенно другой мир.

Резко ревели клаксонами машины, а рядом мерно двигались конки. Из покосившихся дубовых дверей со следами удара шашкой неслась громкая музыка — чувственный саксофон, переливчатые трели фортепиано, ударные. Настоящие, живые инструменты, конечно же — благословенное время до изобретения магнитофона. Здесь эта музыка была редкой, почти под запретом, как и многое другое — и именно поэтому мы были здесь.