Пламя Магдебурга

В битве при Дессау[40] его рота была окружена на поле боя. Солдатам и офицерам предложили выбор – или перейти под начало герцога Валленштайна, главнокомандующего императорской армией, или убираться ко всем чертям, оставив свое добро победителю. Выбор оказался не слишком трудным. Все, от капитана до рядового, присягнули Фридландцу.

Иеремия стал служить под католическим знаменем. Под этим знаменем он прошел через много земель. Шел пешком, ехал на крестьянской телеге, переправлялся на плоту через реки, взбирался на стены вражеских крепостей. Те, кто был рядом с ним, падали убитыми, умирали от лихорадки или загноившихся ран. На их место тут же вставали другие. Валленштайн платил своим солдатам исправно, но война – все равно война. Деньги и добытое в походе добро быстро утекают из солдатских карманов. Все, что остается – нескончаемые поиски еды и ледяной ветер в лицо, чавкающая на дороге грязь, насекомые в складках одежды, бесприютная, унылая жизнь. Иеремия легко переносил эти тяготы. Солдату нелегко живется – но разве ему легче жилось в батраках?

Он уже давно перестал упражняться в стрельбе, в этом не было необходимости. Стычки и перестрелки происходили довольно часто, и их вполне хватало, чтобы поддерживать свое мастерство. Но служба перестала быть интересной Гефнеру. Он знал, что рано или поздно умрет, и умрет не своей смертью; знал, что всегда будет убивать других, коль скоро не желает себе никакого иного ремесла; знал, что в схватке с ним лишь немногие способны сохранить свою жизнь. Теперь его развлечением было только одно: женщины. Молоденькие крестьянские девушки, смотревшие на него с испугом и интересом. Шлюхи из походных борделей, в измятых платьях и с плохими зубами. Добропорядочные горожанки, пахнущие душистым мылом, с серебряными украшениями на руках. Немки, фламандки, цыганки. Кого-то из них он брал силой, кому-то платил, иные сами вешались ему на шею. Он был солдат, и каждая женщина на его пути принадлежала ему.

Однажды в Нижней Саксонии им пришлось захватить небольшой городок, в котором стоял датский гарнизон. Защитников перебили быстро, после чего, как требовал военный обычай, солдатам было предоставлено три часа на грабеж и поиск трофеев. Иеремия был умен. Он не побежал вместе с остальными, не стал врываться в ратушу или дома богачей – искать там что-то стоящее было такой же глупостью, как и отыскивать брошенный в толпу золотой гульден. Он поступил иначе. Заприметил себе один дом на боковой улице – не слишком богатый, но и не бедный. Рядом с домом никого не было. Выломав дверь, он шагнул внутрь. Какой-то человек с серым от страха лицом – должно быть, хозяин дома – смотрел на него, сжимая в руках аркебузу.

– Убирайся, – дрожащим голосом сказал он. – Иначе пристрелю тебя.

Иеремия усмехнулся, провел ладонью по густой бороде. Если намереваешься убить своего противника, не стоит его об этом предупреждать. Он примирительно поднял вверх правую руку, повернулся, как будто и вправду решил уйти. И левой рукой метнул в человека нож. В ямку между чуть выпирающих под кожей ключиц.

После он действовал так, как всегда. Закрыл дверь, подперев ее сундуком. Осмотрелся – дом не из бедных, здесь наверняка можно будет что-то найти. Быстро прошел по комнатам. Двоих старых слуг, что бросились ему в ноги, моля о пощаде, он отшвырнул в сторону. Они не те, кто ему нужен. В одной из комнат нашел шкатулку. Открыл, перебрал пальцами лежащие внутри побрякушки, кинул шкатулку в заплечный мешок. Туда же отправились стоящие на столе солонка и бронзовый подсвечник.

Комната на втором этаже была заперта. Заперта изнутри. Там кто-то был. Вытащив из-за пояса пистолет – не стоит повторять прежней ошибки, – Гефнер высадил дверь. Внутри были женщины: постарше и молодая. Наверное, мать и дочь. Красивые платья, кружева на плечах и груди, и кожа у них, должно быть, пахнет духами…

Когда он поманил пальцем девушку, ее мать бросилась на него. В ее руке был зажат маленький нож – наподобие тех, которыми вскрывают письма. Старая дура. Зачем она сделала это? Иеремия не хотел ее смерти. Он свернул ей шею одним движением, словно курице, и шагнул вперед.

Вначале девушка не сопротивлялась, ее руки висели безвольно, как плети. Но стоило ему прикоснуться губами к ее щеке, как она закричала, ногтями вцепилась в его бороду. Он наотмашь ударил ее по лицу, но она все не унималась. Это рассердило его. Он ударил еще, левой рукой чуть сдавил ее горло – пусть поутихнет и не мешает ему.

Возможно, он не рассчитал силу или же она сама неловко дернула головой… Ее глаза вдруг остекленели, тонкая голубая жилка на шее перестала биться. Но ему было уже все равно. Он стискивал ее плечи, хрипел, впивался зубами в белую кожу. Он двигался в ней и не отпускал до тех самых пор, пока не выплеснул в нее свое семя.