Пламя над Персеполем

Говоря коротко, на пути от Персеполя до реки Беас в Пенджабе, где Александр поставил в честь олимпийских богов знаменитые и все еще никем не найденные двенадцать алтарей, военная его авантюра постепенно приобретала характер грандиозного исторического деяния, непревзойденного в последующие века. До Персеполя он продвигался в тесном круге древних или развивающихся цивилизации. Он был тогда завоевателем, этот Македонец, честолюбивым и победоносным. Созидателем он не был. Но оказавшись восточнее Персеполя в неведомых азиатских землях, он обрел черты, значение которых пережило его самого. Будучи «эллинизированным варваром», то есть не греком, он теперь чувствовал себя пионером цивилизации, понятой совершенно по-новому, цивилизации, основанной не на привычном разделении на эллинов и не эллинов, а на универсальной homonoia [4]

или равенстве положений и миросозерцания. В I в. до н. э. Диодор Сицилийский, пользуясь, вероятно, сведениями Страбона, Плутарха и Арриана, цитировал меморандум Александра, из которого явствует, что мышление царя становилось все более интернационалистичным. В этом Александр далеко опередил свое время. Мы не знаем, передал ли Диодор текст меморандума буквально, во всяком случае звучит он достаточно правдиво. Там сказано, что Александр задумал построить города со смешанным населением, переместить целые народы Азии в Европу, то есть в Грецию, и обратно, из Европы в Азию, объединив таким образом весь континент в дружбе и родстве, которые укрепились бы с помощью браков и хозяйственных связей. Вот отчего Тарн считает Александра Македонского первым и подлинным интернационалистом. Доказательств тому немного, и все же я готов присоединиться к мнению Тарна. Но примем мы его мнение или нет, археологический материал, накопленный в последние годы, прямо указывает на сближение Востока и Запада, что бесспорно является результатом похода Александра. Этот новый материал будет изложен на страницах, следующих далее.

Во всяком случае можно утверждать, что гибель Персеполя имеет определяющее значение не только для частных вопросов евразийской истории и археологии, но и для более широкого круга проблем истории и археологии идей.

Мортимер Уилер

Пожар

Осень увядала, превращаясь в зиму 331 г. до н. э., когда Александр Великий в зрелом возрасте двадцати пяти лет вошел в Персеполь, столицу и резиденцию персидского царя царей. Как нам известно, недоверие и гнев владели Александром. Далеко завел он свою разношерстную армию, которая то терпела голод и жажду, то предавалась излишествам. Главный его враг бежал в труднодоступную горную местность и там готовил для него новые испытания. Одна только служба тыла с ее вечной путаницей поставок, наборов, резервов могла бы смутить менее энергичный ум; по некоторым замечаниям историков, мы знаем, что этой стороной дела Александр был постоянно озабочен. Кроме того, на пути в Персеполь некий эпизод безмерно возмутил его, всегда готового прийти в ярость.

Он переправился через Араке и вступил в Персиду, область, столицей которой был Персеполь. Тут взору его представилось зрелище поразительное и страшное. На дороге стояла толпа, около восьмисот мужчин, большинство в преклонных летах. Они протягивали зеленые ветви в знак приветствия и мольбы о помощи. Как выяснилось, это были греки, искусные мастера и умелые подмастерья. Некогда персидские цари увлекли их коварством или силой на чужбину, что само по себе не было необычным. Еще за полтора века до того греческие художники работали в Персеполе; возможно, кто-то из них между 500 и 490 гг. до н. э. нацарапал в свободную минуту профили неизвестных бородачей на каменном, отполированном до блеска башмаке статуи Дария (рис. 2). И позже, в римские времена, мастера из Греции — яваны или ионийцы — работали всюду на Востоке. Но те, кто приблизился тогда к Александру, выглядели так, что на глаза его навернулись слезы. Все эти люди были искалечены с жестокой расчетливостью. Каждый лишен был той части тела, которая оказывалась ненужной для его ремесла. Одним отрубили кисть руки, другим ступни ног, уши, носы. Побег для них, таким образом, становился невозможным и даже нежеланным.