Пламя над Тереком

По голосу, по характерной, незабываемой фигуре Кесаев признал Твердохлебова, но продолжал играть роль:

— Какой же вы краснофлотец, товарищ боец! Да и моряков у нас вполне хватает.

Твердохлебов на мгновение остолбенел. Это было худшим из ожидавшегося им.

Тогда он с силой рванул на себе гимнастерку, так что металлические пуговицы застучали, как горох, о стальную рубку, и закричал в отчаянии:

— Товарищ капитан-лейтенант! Я же ваш матрос Иван Твердохлебов! А красноармейская роба — это временное. Вот же ж тельняшка! И бескозырка у меня есть, в вещмешке!

Кесаев больше не мог выдержать напускного безразличия.

— Ваня! Твердохлебов! — шагнул он вперед и крепко обнял своего бывшего корабельного электрика и громко чмокнул его в запотевшую от волнения щеку. — Рад тебя видеть! Рассказывай, где пропадал? Только покороче, уходим. Не разменял любовь морскую?

Добрые слова командира рассеяли тревогу Ивана, и он сказал:

— Свое сердце я с корабля не унес в пехоту, товарищ капитан-лейтенант. Здесь оно было и здесь, в отсеке, осталось. Только прошу простить меня, глупый проступок мой…

— Какой проступок? — прервал Кесаев. — Ты же не на свадьбу удрал… Твой орден боевого Красного Знамени все твои грехи перечеркнул. На корабль приму, потому как уверен в тебе.

— Спасибо, батя, — Иван склонил голову на грудь, от радости у него на глазах выступили слезы.

— Вот только можно ли тебе плавать? Все-таки раны, знаешь.

Иван подал свою бумагу и сказал:

— Врачи считают, что я годен к службе на лодке. На суше я не сделался слабее. Правда, в легких сидят осколки, зато со «стальными» легкими смелее под водой буду, — улыбнулся он. — Прошу разрешить идти с вами на эту операцию, товарищ командир!

— Не выдержишь: задание тяжелое и опасное, днем все время будем находиться под водой, и твои «стальные» легкие могут подвести.

— Не пустите в море, тогда уже сердце мое не выдержит, — умолял моряк.

Астан посмотрел на Ивана и по-настоящему пожалел его. Отказ для Твердохлебова страшнее смерти.

— Хорошо! Но как тебя в таком одеянии допустить в отсек! Стыд один! На палубу и то нельзя!

— Разрешите! В момент оденусь, и тогда хоть в строй, хоть куда ставьте — комар носу не подточит! — тараторил на радостях Иван.

Он хотел услышать только одно слово: добро!

Командир, понимал Твердохлебова, но не спешил.

— Запомни, Твердохлебов, задание ответственное…

— Есть, товарищ командир, слово! Разрешите идти?

— Идите!

И Иван сорвался с места и понесся в кубрик, размахивая вещмешком.

А командир смотрел вслед и думал: «Из какой стали выкованы такие моряки? В его легких осколок. Говорят, что он вернулся с того света, вырвался из когтей смерти. И это не басня. Другой с такими ранами вмиг попросился бы на пенсию. А он рвется с лодки в бой, из боя — в море и снова в огонь».

Кесаев вошел в боевую рубку. Прислушался. Внизу в отсеке кто-то пел: «Бескозырка, ты подруга моя боевая!..»

Пели двое: один басом, другой тенором.

Кесаев тоже просвистел мелодию — любил «Бескозырку». Потом зашел в рулевое отделение. Там он застал старшего рулевого Алексея Волкова и Ивана Твердохлебова — в полной форме. Бывший морской пехотинец спешил обойти лодку, с которой, как ему казалось, он не виделся «тыщу лет».

— Рули готовы к походу, товарищ командир, — доложил Волков.

Кесаев заметил зеленый гладкий шест, лежавший у ног рулевого: он только что демонстрировал его Твердохлебову, разумеется, с гордостью повествуя о недавнем происшествии на море. Он выдавал теперь эту случайность за свою смекалку и военную хитрость. На шесте белой краской был выведен номер корабля и фамилия рулевого. Для краткости он по-прежнему, но уже сознательно вывел четыре буквы: «Волк». Шест в точности походил на утерянный.

— Опробовать механизмы! — приказал Кесаев.

Через минуту заработали рули. Он внимательно послушал их. Убедившись, что они после ремонта действуют хорошо, скомандовал:

— Стоп!

Его распирала радость, похожая на ощущение счастья, что ремонт лодки быстро и хорошо закончен, что вернулся на родной корабль замечательный моряк, что скоро они выйдут в море. Все это заглушало личное горе, которое было тем острей, чем очевиднее приближалось окончание войны, — от Вали никаких вестей не было.

Из рулевого Астан ушел с механиком посмотреть, как работают механизмы в других отделениях.

Первая боевая часть — торпедные аппараты. Старший — мичман Федор Матюшенко, испытанный моряк — подводник, коммунист, на груди орден Красного Знамени. Торпеды, выпущенные им, всегда достигали цели. И сейчас мичман Матюшенко отлично подготовил свою часть к операции. Он не сомневался в этом. Но Кесаев заставил в его присутствии по два-три раза проверить работу каждого механизма.

Затем заглянул в электромоторную часть. Как врач выслушивает больного, так и он проверил готовность корабельного сердца и вернулся на центральный пост.

Он сел рядом со штурманом Александром Деминым. Лейтенанта Демина шутя называли «академиком». Этот симпатичный блондин спокойного нрава, кажется, даже во время боя не забывал о своей научно-исследовательской работе по гидрологии. Не пил, не курил.