Планета Афон. N

Сколько посланий от Господа озвучено его устами. Вот и ты покайся, как апостол Павел, возлюби Всевышнего всем сердцем и душою, и ты станешь равноапостольным. И твоими устами будет глаголаться Слово Божие. А может и Откровение тебе пошлёт, как Иоанну Богослову, предскажешь дату Апокалипсиса. Здесь как раз уникальная возможность.

– Ну, ты скажешь тоже, – Дима закатил очи, будто воочию узрел картину Апокалипсиса.

– Скажу. Вот, к примеру, Антоний Великий просил Бога, чтобы показал ему самого совершенного человека на земле. И что же ты думаешь? Господь указал ему на самого простого сапожника в Александрии. Не на патриарха, не на архипастыря и, даже не на простого монаха.

На сапожника! Делай вывод… Паломничество, как утверждали святые отцы – это уход от греха не столько физически, сколько духовно. Главное в паломничестве – духовное совершенство, важно не куда ты идёшь, а сколько ты идёшь. Сначала восходишь помыслом, а потом уже ногами. Совершить подвиг – это подви

нуться ко спасению, сделать ещё один шажок, ещё одно движение. А не броситься на амбразуру – это и дурак сумеет, если ему терять нечего.

Пядь – это толщина Креста Господня; преодолевая каждую пядь, ты приближаешься к духовному совершенству, и Благодатию Божию дойдёшь до Иерусалима.

Важно не где ты пребываешь, а в каком состоянии. Гордыня – самый тяжкий грех, поэтому если отправляешься с гордыней, то не дойдёшь. Ведь даже просто дойти до храма многим оказывается не под силу, а это тоже своего рода паломничество. Мария Египетская доплыла до Иерусалима, но незримая сила поначалу не пустила её в Храм Божий…

Наш разговор прервали вошедшие в архондарик туристы явно не «российского розлива». Что-то обсуждая на непонятном языке, и даже не перекрестившись на иконы Пресвятой Богородицы и целителя Пантелеимона, они обратились к нам на ломаном английском.

– No comprendo. Son russos, – ответил им ВПС на чисто-конкретно испанском. Но тут же осёкся… Грубить было явно лишним, даже если они в моём понимании совершили что-то из ряда вон выходящее. В конце концов, пред Богом им отвечать; моё дело – норка.

– Sorry. We are thinking… и дальше последовала продолжительная тирада на английско-румынском коктейле про то, о чём они думали. Судя по их виду и отсутствию поклажи, селиться они явно не собирались, а вот «откушать чаю» в гостевой трапезной были бы не прочь.

Ну, так и мы не отказались бы, но внутренний распорядок «Пантелеимона» был жёстче, чем климат Якутии. Хотя не исключено, что гости искали архондаричьего для того, чтобы он открыл им часовню, где хранятся все святыни русского монастыря. Но таких слов в средней школе не проходят, поэтому их сокровенное желание осталось для нас загадкой.

Потолкавшись ещё минуток несколько и полюбовавшись с балкона морской панорамой, гости направили стопы в сторону монастырского кладбища. Про него хочется рассказать особо, но поведаю как-нибудь позже, в другой главе. Ведь не прощаемся, sin embargo (однако)…

Мы же, проводив печальным взором гостей из некогда братской Румынии, вновь погрузились с головой в душеспасительную беседу. Мой собеседник не сказать, чтобы уж очень ей увлёкся, однако не находя другого занятия «более по душе», пытался переварить полученную информацию. От столь напряжённой работы мысли веки его стали сами собой слипаться, а скулы до «хруста в хрящах» сводило зевотой.

Проходивший мимо нас насельник Святого Пантелеимона, бросив даже беглый взгляд на «благочестивого, но гордого», не удержался от снисходительной усмешки:

– Ты говоришь, а у него в одно ухо влетает, а в другое вылетает.

– Ничего, что-нибудь да задержится, – азъ недостойный попытался вселить оптимизм во святого отца, хотя по большому счёту понимал, что, скорее всего, так оно и будет.

Димон, меж тем, встрепенулся, делая попытку всем своим видом показать, что беседа имеет для него историческое значение. И решил подтвердить это «компетентным» вопросом.

– Скажи, ну, вот если мы – паломники, и пришли в этот монастырь, а нас не селят. И что, нам оттрясти прах от ног наших? – он жалобно взглянул на свои мокрые кроссовки.

– Ну, во-первых, кто тебе сказал, что нас не поселят? А потом кто виноват, что мы не послушали доброго совета? Может Сам Господь глаголил устами того монаха, а мы решили проявить своеволие. Гордыня, mi hermano, – тяжкий грех, вот мы и страдаем за это. Смирение же есть высшая христианская добродетель. Сие есть истина! Аминь!

– Да, я очень гордый, – признался, наконец, самому себе мой незадачливый попутчик.

Азъ недовольный не стал ничего отвечать, да и зачем лишние слова, если человек, наконец, сам осознал свой грех. Стало быть, покается в нём на ближайшей исповеди.

Снова погрузившись в свои мысли, мы даже не заметили, что дождь прекратился, и монастырь потихоньку начал приходить в движение. Паломники, видимо отдыхавшие с дороги, стали выбираться из келий. Глядя на их цветущий и бодрый вид и «контрастируя» с ними по всем статьям, Дима ещё и ещё раз казнил себя за грех непослушания.

И как всё-таки Господь милостив к раскаявшимся грешникам! Сие также есмъ истина.