— Так вот, Кристина, — говорил Михаил Александрович, — представьте себе религию Света, но только предусматривающую и другую сторону. Не только добро, но и зло. Не только свет, но и тьма. Догмы все старые, вы знаете, на южном материке есть еще Храмы Света, но теперь здесь ходят люди, которые проповедуют не только любовь к Свету, но и борьбу с Тьмой.
— А Тьма — это нелюди?
— Нет, в основном, только вороны…. Их происхождение и все прочее. Вы так и не сказали мне, кстати говоря, вы сами-то верите в это?
— В их инопланетное происхождение? Знаете, когда речь идет о воронах, я готова во все поверить.
— Даже в то, что Царь-ворон — это некий князь Зла?
— Значит, так теперь говорят?
— Вы знали его? — спросил Каверин вместо ответа.
— Да, — сказала я, — Довольно недолго, но я его знала. Я горюю о его гибели.
Михаил Александрович кивнул.
— Я видел его только однажды, — сказал он, — По-моему, я единственный, кто вообще его видел из сотрудников миссии….
— Странно, — сказала я, перебивая его, — Не может быть. Разве Кэррон не появлялся в миссии?
— Нет. Вороны бывали. Дрого, Торион, Родр, еще многие. Царь-ворон вообще не появлялся на людях все эти десять лет, пока я здесь. Я слышал, раньше он часто бывал в Альвердене. Среди сотрудников университета ходили слухи о том, что он очень болен, оттого и не показывается на людях.
Во все глаза я смотрела на Каверина.
— Господи, — только и сказала я, — Чем он был болен?
— Возможно, и не был. Это только слухи. И когда я его видел, он не показался мне больным, хотя он был довольно худощав.
— Он всегда был худым, — тихо сказала я.
— Так и мне сказали. Не думаю, что он действительно был болен. Но, так или иначе, а я единственный, кто, кроме вас, может похвастаться этим знакомством.
— И как он вам? — негромко сказала я.
— Приятный, — сказал Михаил Александрович, — Очень спокойный. Обычно вороны так высокомерны, но он совсем другой.
— Был, — сказала я.
— Да, — сказал Михаил Александрович, — Конечно. Вас очень трогает его гибель, да, Кристина?
Наклонив голову, я прислушалась к взрыву хохота, долетевшему от костра. Уже совсем стемнело. Болен! Неужели действительно он был болен чем-то — десять лет? Господи, да что у него за судьба! И почему-то в тот момент я вспомнила Сашу Карпенко, зеленоглазого сумрачного парня, который кончил так, что координаторы вообще молчанием предпочитают обходить это имя. Как много горестей в жизни. Каждый, в кого ни ткни, — сколько боли, горя, страданий выпало на его долю! Описать словами, так не поверят, скажут: надумано, слишком преувеличено. А ведь каждый, каждый, даже люди, которые тихо и мирно живут дома, сколько тайн и боли у них за душой. И еще я думала, что я никак не могу увидеть его лица. Помню только шрам возле уха, помню, что внешне он был типичный ворон, высокий, сухощавый, с тонким смуглым лицом, помню его волосы, чуть не достающие до плеч, черные и мягкие, и пахли они отчего-то сухими листьями, а вот черты его лица куда-то делись из моей памяти. Странно, а Элизу я вижу как наяву. И Ториона. А Кэр….
— Его гибель…. Я думаю не о воронах, я думаю только о нем, — сказала я, неловко пожимая плечами, — Он был…. Он мне нравился, но дело даже не в этом, у меня были друзья в Серых горах и кроме него, но он…. Таких очень мало, Михаил Александрович, — тихо продолжала я, — Кэррон был личностью выдающейся, редкой, его смерть — потеря не только для Алатороа. И он был… очень молод, так молод!
— Для ворона.
— Да. Но ему не исполнилось еще и пятьсот лет. Это же юность для них. У воронов никогда не было такого Царя, они сами так говорили, а при его магическом даровании он оказал бы влияние не только на эту планету….
— А вы верите в магию, Кристина?
— Да, — сказала я, — Даже если вы решите, что я с приветом. Я верю в магию вообще и в воронью магию в частности. Я видела, как Кэррон остановил землетрясение.
— И все?
— Что «все»?
— Больше вы ничего не видели?
— Сгоревшее дерево, которое вновь зазеленело у меня на глазах. Туман, расцвеченный всеми цветами радуги. Но это вы вряд ли сочтете за деяния великого мага.
— Зачем ему понадобился цветной туман?
— Туман понадобился мне, — сказала я, — Мне было пять лет, Михаил Александрович.
— А Царь-ворон был так добр, что развлекал вас?
— Мне показалось, что он любит детей, — сказала я тихо, — Во всяком случае, мне было с ним очень весело.
Каверин засмеялся и ушел к костру.
Я осталась сидеть в темноте. Я думала о долине Флоссы. Вспоминала возмущенные голоса файнов, когда туман, окутывавший все вокруг, засиял разноцветными огнями. Вспоминала смех Кэррон, негромкий, резковатый. Я сидела и думала, все думала о том, где он теперь, что с ним теперь. Если он жив… то где он? почему мы до сих пор не пали жертвами его гнева, его мести? Или он не желает мстить за народ, изгнавший его?