Планета-мечта (СИ)

Я останусь здесь до утра. Вчера, кстати сказать, после возвращения в Торже, я сидела в архиве и нашла запись разговора дяди Иозефа с лииеном с горы Аль. Я помню, как мы ходили туда: я, Элиза, и Иозеф Тон, но разговор точно не могла вспомнить. Об этом разговоре я вспомнила, когда мы летели в Торже. Я только тогда, в глайдере, вдруг вспомнила, что лииен, предсказавший когда-то землетрясение, говорил что-то об изгнании вороньих Царей. Ведь говорил! И по прилету я сразу бросилась в архив, я была уверена, что разговор, наверняка, записывался, наши этнографы без диктофонов вообще не существуют, мне кажется, это их новый орган, этнографов, — диктофон. Там просидела там полночи, но запись нашла. Не знаю, правда, зачем я ее искала.

Хорошо бы было поговорить с ним сейчас, но разве кто пустит меня сейчас на гору Аль? Там ведь, наверное, зона радиоактивной опасности. А хорошо бы поговорить с ним, с этим деревом, ведь оно знает, что будет.

Здесь так хорошо. Тихо так, спокойно. Мне и не кажется уже, что я предаю Алатороа, лучше будет, если этот конфликт не разгорится по-настоящему, для планеты будет лучше. Но Кэррон…. Кэррон. Ведь от него все отвернутся, ведь теперь… все будет так, как планировали Торион и К?. Все-таки сволочью он был, муж моей Элизы.

Нет, это неправда. Насчет предательства. То есть я не чувствую, что предаю, но я ненавижу себя. За слабость свою ненавижу. Да, для Алатороа, может, и лучше будет, если война не начнется по-настоящему, ведь подумать страшно: магия воронов против земной техники, — ведь мы планету по камню разнесем. Но я себя ненавижу, себя и свою работу, я ненавижу в себе — координатора. Теперь я по-настоящему понимаю, за что нас ненавидят, за что боятся. И я, Господи Боже, такова, как и все координаторы. Я так же безумна, как и все мы.

Я вспоминаю всех координаторов, с которыми я встречалась в жизни, и понимаю, что во всех них, во всех нас есть что-то общее, что-то нас объединяющее. Это способность действовать не смотря ни на что, не оглядываясь на людей, на их чувства к тебе. А больше всего я вспоминаю Карпенко — не падайте в обморок, эксперты, те, кто будет читать мой дневник. Теперь я могу понять, почему он поступил так, а не иначе, что привело его к кардинальскому титулу и закулисной власти над Эсторской империей, что толкнуло его на предательство, так сказать, почему он забыл о своем координаторстве и решился остаться на планете и действовать, как ее полноправный житель. Теперь я понимаю…. Странно, как ясно я могу увидеть его, хоть я совсем мало его знала. Звали его, кажется, Александром Васильевичем. Сашей. Саней — чаще всего, насколько я помню. Я вижу его, как живого. Господи, тьфу-тьфу, он вроде еще жив, только я не поручусь…. Высокий широкоплечий парень, черные волосы, кошачьи зеленые глаза на смуглом лице. Он был профессионал экстракласса, даже не первая степень, нулевая — бог и ас. Но и его постигла эта судьба. И только теперь я понимаю, что толкнуло его, профессионала, опытнейшего работника, который, казалось бы, уж мог держать в узде свои чувства, на такое…. И я уже готова совершать подобные поступки. Я уже почти готова, боже! Я так хорошо помню его, он просто стоит у меня перед глазами — зеленоглазый смуглый парень, а за его плечами стоят безумие и боль, словно призрак моей будущей судьбы. Я все еще координатор, но, кажется, я скоро забуду об этом. Если бы я только могла забыть…. Если бы я только могла переступить через свою координаторскую сущность, ведь я же человек, в конце концов, я была ведь человеком со своей душой, со своими привязанностями, меня звали когда-то Ра. Если бы я могла. Впрочем, за это есть наказание, и зеленоглазый парень мерещиться мне неспроста. Слепой, изуродованный, в психиатрической лечебнице. Вот как кончил один из лучших координаторов современности. И это не самая большая цена, я не боюсь ни смерти, ни боли, ни безумия — за счастье считать Алатороа своей планетой и драться за нее, как за свою. Да только я не способна на это. Я так люблю ее, но я улажу этот конфликт — в пользу землян. А через сто лет сорты будут править моей сказкой. Я так люблю Кэра. Я все на свете бы отдала, лишь бы избавить его от боли, но я сама, своими руками….

И ведь он, Господи, разрешил мне. Разрешил ударить его. И я сделаю это. Уже сделала.

Я чувствую себя убийцей, когда думаю об этом. Тогда, после И-16, я себя так не чувствовала. Никогда у меня не было еще так паршиво на душе.

"Я люблю тебя, деточка".

"Я тоже люблю тебя, Кэр".

И ведь Торион тоже любил тебя, Кэр. Я же помню, как этот холоднокровный ублюдок говорил с тобой, смотрел на тебя. Как на безумно любимого младшего брата. Но он, самый близкий твой друг, единственный твой друг, он читал над твоей головой Большое заклятье изгнания. Над твоей склоненной головой. И кто-то, наверное, держал тебя за руки, принуждая стоять на коленях.