Планета смертной тени

Уймарахи ведут уурсинов по длинным, ветвящимся, запутанным, как комок свалявшейся шерсти, коридорам Лабиринта. Каждый раз они выбирают иную дорогу. Или, может быть, это Лабиринт становится другим. Как долго они идут – неизвестно. В Лабиринте время ведет себя непредсказуемо. Оно то скачет галопом, то еле тащится, как больная змея по раскаленному солнцем песку. Оно даже может повернуть назад. Как-то раз, выйдя из лабиринта, Ут-Ташан обнаружил у себя на плече кровоточащую рану. Он получил ее на охоте, напав с ножом на кахала. Но рана уже зажила неделю назад. На ее месте только бледно-розовый шрам остался. А теперь она снова открылась. И это еще не самое странное из того, что происходит в Лабиринте.

В поселок всегда приходило столько уймарахов, сколько уурсинов хотели они с собой забрать. Сначала они шли по Лабиринту все вместе. Затем расходились в разные стороны. Каждый уймарах забирал с собой одного уурсина. Сколько они бродили по светящимся коридорам, неизвестно, но в конце каждый неизменно оказывался перед узким проемом в стене, в который уймарах разве что только железную руку мог просунуть. Не для него был этот проход.

Не для него.

По другую сторону прохода находился большой зал ровной треугольной формы, со светящимися стенами, полом и потолком. Как только уурсин входил в зал, проход за ним смыкался. Не оставалось даже тонюсенькой щелочки, по которой можно было бы определить, где он находился.

– Стены Лабиринта сделать из очень прочного материала, – добавил к сказанному Ут-Ташан. – Я сам такой нигде больше не видеть. В зале треугольном такие же стены. Я специально брать с собой нож, чтобы, когда уймарах не видеть, попробовать стену царапать. Попробовал – не получается.

Какое-то время ничего не происходило. Затем в самом центре зала из-под пола выдвигался большой, черный, как беззвездная ночь, куб. На стыке двух плоскостей куба, вертикальной и горизонтальной, имелась неглубокая выемка. Как будто специальное место, предназначенное для того, чтобы присесть. Собственно, именно это и требовалось от уурсина – занять предложенное место. Если же он не понимал, что от него требуется, или не желал самостоятельно сделать правильный шаг, зал начинал медленно вращаться вокруг черного монолита. Стены раскалывались на треугольные зеркальные призмы, каждая из которых также вращалась вокруг своей вертикальной оси. От бесконечного мелькания многократно отраженных лиц – одно и того же лица! – голова у несчастного уурсина шла кругом. Ему казалось, что стены сжимаются. Он невольно отступал все ближе к черному кубу и в конце концов все равно оказывался сидящим на нем.

– Что я только не пробовать! – улыбаясь, качал головой Ут-Ташан. – Ходить навстречу крутящимся зеркалам – пробовать. Кругами ходить – пробовать. Закрывать глаза, чтобы вообще ничего не видеть – тоже пробовать. Даже ложиться на пол – пробовать. Ничего не помогать!

Когда же уурсин оказывался сидящим на черном кубе, начинало происходить самое удивительное. По словам Ут-Ташана, почти все побывавшие в треугольном зале зеркал рассказывали об этом по-разному. Одним казалось, что они проваливаются в беспросветный мрак. Другим, напротив, представлялось, что они парят в потоках очень яркого, но не слепящего глаза света. Третий видел, как из стен выходят десятки, если не сотни уурсинов, и все, как один, его копии…

– А что ты видел?

– Человека, сидящего на облаке. В белых одеждах, с длинной белой бородой и такими же волосами, перехваченными на лбу разноцветной ленточкой, а сзади заплетенными в косу.

– Наверное, это какой-то бог или святой.

– Возможно. Только на коленях у него лежать большая железная штука. И, когда рядом появлялись другие люди, он стрелять в них из этой штуки. Очень метко стрелять.

– Зачем?

– Он хотеть, чтобы другие его любить. Очень сильно любить.

– Разве так добиваются любви?

– Я не знать. И уурсины, и люди, все-все, совершать порой очень странные поступки. Такие, что другие не понимать, а сами – не объяснить.

– А что потом?

То, что происходило потом, с трудом поддавалось описанию. Ут-Ташан прилагал максимум усилий, подбирая нужные слова. И вроде бы все у него начинало складываться. Но в тот самый момент, когда слушателям уже казалось, что рассказчик дошел до сути, тот принимался махать руками – не так! Все не так!