Планка (сборник)

В его бумажнике вместе с деньгами лежал листочек бумаги, на котором были написаны названия и адреса нескольких парижских ресторанов, где ему непременно нужно было поужинать, чтобы отведать вкус Парижа в единственный свой парижский вечер. Эти названия и адреса написала ему одна его знакомая, которая часто бывала в Париже, и знала толк в ресторанах. Еще позавчера Вадик с удовольствием перечитывал то, что написано на этой бумажке и гадал, куда он пойдет, и что будет есть, и как это будет…А теперь его это не волновало. Он устал. Недосып дошел до того, что Вадику казалось: вот еще немного, и он вообще научиться жить без сна. Жизнь без сна будет ужасна, то есть еще ужаснее, чем та, что есть, и та, что была…

А какая была жизнь? Вся жизнь шла в постоянном ощущении того, что Вадика лишили сна. Лишили очень давно, и лишили даже не специально, просто человеческий мир, порядок, и даже само государство так устроены.

Сколько Вадик себя помнил, его всегда будили, тормошили, расталкивали, вытаскивали из сладкого сна. Так было, когда его маленького вынимали из теплой постели, полусонного умывали, одевали и влекли в детский сад. Потом была бесконечно долгая школа с мучительными утрами, потом университет, где сна стало еще меньше, потом первая сильная влюблённость, уже почти совсем без сна, потом по-настоящему увлеченная работа, потом еще более сильная влюблённость, потом… А утром нужно было лететь в Париж.

Вадик посмотрел на часы, было почти два часа ночи. Он подумал с минуту, поискал глазами телефонный справочник, нашел его, позвонил и заказал себе такси в аэропорт на 6.30 утра. Самолет вылетал в девять с четвертью. Будильник же пришлось поставить на шесть. Как же Вадик ненавидел звук своего будильника! Будильник был большой, механический, старый, и звонил страшно громко и как-то истерически тревожно. Его звон проникал в сон, как что-то болезненное и кошмарное. Этот звук разгонял сновидения, терзал, а потом выдергивал Вадика из сна в жизнь. После такого звука пол дня проходили в плохом и недобром настроении. Но Вадик пользовался именно этим будильником, потому что другие он попросту не слышал. А этот будильник он ненавидел и поэтому просыпался.

Просыпался и жил. Жил так, что научился все делать на ходу. Вадик убедился, что на ходу можно поесть, попить, можно читать на ходу, и даже учиться можно на ходу. На ходу можно быстренько одеться и обуться, в смысле, выбрать и купить себе одежду и обувь, можно работать на ходу и по ходу. Можно общаться на ходу, и даже очень важные вещи можно обсудить и выяснить на ходу. На ходу можно думать, и принимать существенные, а иногда даже важнейшие решения. Он даже понял, что возможен секс на ходу. Такой вполне нормальный секс. Вот только выспаться на ходу невозможно. Вздремнуть, прикорнуть, забыться сном можно, но выспаться нельзя. Выспаться! Тут нужна масса условий: от качества подушки, до полного душевного равновесия.

Звонок будильника прозвенел и разорвал короткий, глубокий и черный, без сновидений, Вадиков сон. Надо было лететь в Париж. С невысохшими волосами и горящим от бритья лицом, он в такси дремал и бился головой о холодное стекло. А за стеклом была слякоть, грязные машины и полувесна. Чувств при этом Вадик никаких не испытывал, ни к слякотной столице, ни по поводу того, что скоро увидит Париж.

В аэропорту Вадик повстречался со своими коллегами из других отделов. Они летели вместе. На общение с коллегами у него не было сил. Медленно прошла регистрация, еще медленнее паспортный контроль. Вадик постарался отделиться от коллег и уединиться. Кофе и первая утренняя сигарета слегка обострили восприятие мира. Он пил кофе, и просто заставлял себя понять то, что скоро произойдет. Он требовал от себя радости и осознания того, что летит в Париж.

В самолет Вадик прошел почти первым. Он достал из сумки плащ, а теплую куртку затолкал в сумку. Сумка легла на полку, плащ рядом с сумкой, и Вадик уселся возле иллюминатора. Самолет быстро заполнялся людьми. Коллеги сели сзади, а рядом с Вадиком оказался пожилой, совершенно седой мужчина в светлом свитере и вельветовых коричневых брюках. Мужчина прежде, чем сесть вежливо кивнул и улыбнулся. Его седина была такая белоснежная, а лицо такое смуглое, что Вадик подумал: «Сосед, наверное, француз. Отлично! Не нужно будет с ним разговаривать во время полета». В подтверждении этих мыслей, седой мужчина достал и развернул какую-то французскую газету. Пока самолет окончательно заполнился людьми, пока он медленно выруливал на взлетную, Вадик задремал. Он встрепенулся только тогда, когда самолет, наконец, взревел, и стал разгоняться.

— Поехали, — тихонечко и сам себе сказал Вадик, когда самолет оторвался от земли.

— Да-да, поехали! — радостно сказал сосед без акцента, и улыбнулся. — Знаете, я тоже всегда про себя так говорю, когда взлетаю.

— Правда? — сказал Вадик. — А я в первый раз сейчас так сказал.

— Надолго в Париж? — спросил сосед. — Или вы куда-то дальше летите через Париж?

— Нет, в Париж, в Париж. И только на день. Завтра обратно.

— Понятно. Значит, по делам.