Плата Харону. Океан ненависти. Сколько стоит миллион

– А ты что думаешь, Юля? – призвала ее в арбитры блондинка. – Как тебе Виктор?

– Мне-то какое до него дело? – равнодушно ответила та. – Пусть Инна о нем думает.

– Вот видишь, Света, – обратилась к блондинке довольная Инна, – все на моей стороне. Я тебе говорю, что ты не знаешь жизни.

– А ты что молчишь? – спросила Света брюнетку с распущенными волосами.

Та повернулась, и Дронго увидел ее четкий профиль, словно сработанный по заказу лучшим скульптором. У нее были тонкие, идеальные черты лица. Она нахмурилась и вдруг громко сказала:

– А по-моему, он самое настоящее дерьмо, – и, бросившись в воду, поплыла к другому краю бассейна.

«Как интересно, – подумал Дронго, – четыре женщины и четыре разных мнения об одном и том же человеке. И кажется, не все говорят искренне». Впрочем, это не его дело. Он все равно уезжает отсюда через несколько дней. Он еще раз взглянул на молодых женщин и, отвернувшись, пошел в свою гостиную. Проблемы какого-то Виктора его не интересовали.

Вечером, за ужином, он вновь обратил внимание на эту группу. Впрочем, на женщин невозможно было не обратить внимания. Все четыре действительно были красивы, и многие мужчины в зале на них засматривались. Однако, к огорчению возможных воздыхателей, у всех четверых женщин были свои кавалеры, появившиеся почти одновременно, очевидно, спустившись в ресторан после довольно усердного возлияния в баре.

Среди этой четверки выделялся один – высокий, красивый, похожий на киноактера. Он подошел к Инне, поцеловал ее в шею. Дронго догадался, что это и был тот самый Виктор, о котором так жарко спорили молодые женщины у бассейна. Рядом с блондинкой сел коренастый широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, с угрюмым, недовольным лицом. К брюнетке, столь категорично высказавшейся о Викторе, подсел парень лет двадцати. Он все время улыбался, глядя по сторонам, и почти не обращал внимания на свою спутницу. Молодой человек спустился к ужину в шортах и майке, и постоянно поправлял очки, словно они спадали с его носа. А рядом с Юлией сел другой молодой человек, удивительно похожий и в то же время не похожий на Виктора. Дронго подумал, что такое сочетание сходства и различия бывает лишь у очень близких родственников.

Гости обычно предпочитали ужинать на террасе, наслаждаясь видом спокойного моря, но эта восьмерка, опоздавшая из-за мужчин на ужин, вынуждена была разместиться в закрытом зимнем зале недалеко от Дронго. Ужин был представлен обилием блюд на нескольких столах, выставленных в одну линию, откуда каждый мог сам выбрать все, что ему по вкусу. Молодые повара в белых колпаках ходили по залу, по ходу дела непрерывно поправляя, добавляя или размешивая все это кулинарное великолепие. Каждый вечер ассортимент полностью обновлялся, и количество блюд превосходило разумное число в десятки раз, поражая разнообразием и искусством приготовления.

Восьмерка, сидевшая рядом с Дронго за соседним столом, почти все время находилась в движении. Кто-то вставал с пустой тарелкой, отправляясь за порцией фруктов или салатов. Кто-то увлекался жареными деликатесами, столь полно здесь представленными. А кто-то предпочитал рыбу, отдавая дань мастерству поваров, умело варьировавших рыбные и мясные блюда.

Дронго, любивший плотно ужинать, получал подлинное удовольствие от этих кулинарных изысков, с огорчением отмечая однако, что заметно поправляется. И хотя он никогда особенно не комплексовал по поводу своего веса, тем не менее превышение разумной массы неприятным образом сказывалось и на его подвижности, и на его физической подготовке. Вместе с тем, при росте в метр восемьдесят девять он весил более ста килограммов, и никак не мог опустить планку ниже центнера, понимая, что будет выглядеть смешно и неестественно, если захочет сесть на слишком жесткую диету.

Он поневоле обратил внимание на перебранку, вспыхнувшую между Виктором и коренастым спутником Светы, которого все называли Рауфом.

– Ты пойми, – настаивал Виктор, – что все это глупо. Ты сам не можешь ничего сделать, а хочешь, чтобы за тебя делали другие. Это глупо, ведь ты же теряешь свои деньги.

– Я сам решу, что мне делать! – огрызнулся Рауф. – Ты ничего не докажешь. Тоже мне, апостол Павел! Как будто я ничего не знаю. Это ведь ты тогда помешал нам договориться. Думаешь, сейчас мы ничего не сможем без тебя?

– Дурак ты, – зло сказал Виктор, – ничего не соображающий дурак. И помрешь дураком.

– Это еще неизвестно – кто помрет первым, – парировал Рауф.

Виктор дернул рукой, и на пол упал стакан. Все повернулись в сторону спорящих. Подбежавшие официанты стали собирать осколки стекла.

Побагровевший Рауф поднялся и вышел из-за стола. Почти сразу следом за ним ушла и Света.

– Ну и скатертью дорога, – пробормотал Виктор, – совсем обнаглел, сука! Решил, что ему все можно.

– Ты бы с ним поосторожнее, – посоветовал похожий на него спутник Юлии.

– Иди ты к черту! Тоже мне, учитель нашелся, – крикнул Виктор, поднимаясь из-за стола, – ты мой брат и в любом случае должен быть всегда на моей стороне, на моей, Юра, ты слышишь, на моей!