Платина и шоколад (СИ)

— Господи, Грейнджер! — он тряхнул её, отчего ещё одна капля скатилась по щеке. — Ты что, до сих пор веришь в эти истории, которые заканчиваются поцелуем и надписью "Жили они долго и счастливо"?

— Я верю в истории, которые не заканчиваются.

Голос еле слышный, но слова, сказанные искусанными губами, повисают между ними. Драко просто не знает, что с ними делать. То ли разорвать на части, втоптав в землю, задыхаясь болью, пропитавшей их. То ли впитать в себя и лелеять до конца своих чёртовых дней.

Пальцы на миг сильнее вжимаются в мягкую ткань пальто. Затем отпускают почти рывком, но обхватывают мокрое лицо.

Край. Эта граница, знакомая им обоим.

— Ты совсем не понимаешь, да? Совсем ни черта не понимаешь? — он шипит, приближая к ней свои губы. Так, что она наверняка чувствует каждый выдох на своей коже.

— Совсем, да, Грейнджер? Ни одной долбаной мыслишки в твоей умной голове? — злой шёпот вырывается сквозь зубы. Малфою кажется, что он чувствует запах её слёз. Губы цепляют щёку и тут же эта влага на губах.

Но Гермиона почему-то жмурится, пытаясь отстраниться. Слабо, но пытаясь. Касаясь руками его рук.

— Малфой… — в её голосе оглушающий крик, едва слышный. — Прекрати.

И снова эти слёзы.

Когда он начал сцеловывать их, собирая на языке?

Он не хочет ничего прекращать. Он хочет эту соль у себя во рту. Поэтому жадно сглатывает. И ещё раз, прижимаясь губами к мокрой коже. Целуя скулу, уголки глаз, брови, переносицу.

— Что это, Грейнджер? Как это называется? — шёпот сбивчивый, руки не выпускают её лица, и он уже не понимает прикосновений её пальцев. Они просто зачем-то сжимаются на его запястьях. — Это та самая прекрасная история, да? Тогда почему ты плачешь?

И следующий всхлип он ловит своим ртом. Прижимаясь к ней так сильно, почти грубо, что чувствует прикосновение мокрых ресниц к своей скуле. Зарывается пальцами в волосы, кусая её мягкие губы.

Её красивые, отчаянно-солёные губы.

Но они почему-то не открываются. Только дрожат. Как она сама. И он рычит, пытаясь раздвинуть их языком. Но.

Ледяные пальцы выпускают его руки и с силой толкают. Шаг назад, почти по инерции. Она прижимает ладонь ко рту, но всё равно слышно, как она кричит сквозь неё:

— Нет! Я сказала, прекрати, не смей!

Драко тяжело дышит.

Наверное, сегодня у него сдадут лёгкие.

Взгляд мечется по её лицу, и только то, что она снова делает попытку отвернуться, заставляет его схватить Грейнджер за плечо. Нет. Ты не пойдёшь. Ты никогда не уйдёшь, потому что за тебя всё орут твои слёзы.

А ты дура, такая дура.

И всё, что остаётся.

Развернуть, дёрнуть за ткань и заставить налететь на свою грудь. А потом сжать руками, ощущая всю дикость этого объятия.

Ощущая, как она колотит кулаками по его спине и бокам, пытаясь вывернуться, выкрикивая что-то, громко, яростно-громко. Какие-то слова, которые живут в ней, жалят её.

Но он только напряжённо замирает, сжав губы, зарываясь ими ей в висок.

— Всё. Тихо, Грейнджер.

Ясно, что этот шёпот она не слышит, захлёбываясь своей обидой.

Малфой чувствует, как она хватается за грубую ткань его тренировочного свитера и пытается оттащить от себя, но эти движения постепенно теряют свою силу. Или же она теряет, потому что он по-прежнему обнимает её, обхватив руками и крепко прижав к себе.

— Слышишь. Тише, всё.

Как-то нелепо. Но он. Просто не умел по-другому.

И тогда пальцы останавливают движение по его спине, а плечи Гермионы вздрагивают от всхлипов и судорожных вдохов.

Она больше не кричит.

— Зачем ты делаешь это? Зачем? Я не понимаю!.. Объясни мне. Чего ты добиваешься… Я совсем, совсем ничего не соображаю теперь. Совсем… Почему ты не отпускаешь меня?

Не отпускаю её.

— Для чего тебе… всё это? Чтобы поступать… так, да? Так нельзя.

Шёпот и льющиеся по лицу слёзы. Которыми постепенно пропитывается воротник свитера. Сдавленно произнесённый упрёк.

Но худые ладони уже жмутся к его лопаткам. Малфой пытается проглотить слюну, но глотка сжимается. И дышать труднее с каждым вдохом. С каждым из нескончаемых вопросов, на которые просто невозможно что-то сказать.

Он не может сказать ни слова.

Только прижимать к себе это тело. Только яростно вдыхать в себя тёплый запах её волос.

Наверное, он был бы рад, если бы сдох. По крайней мере, от неё прекратят исходить эти бешеные волны боли, которую причинял он.

— Ответь мне. Пожалуйста.

Это она произносит совсем глухо. Малфою в шею.

А он понимает, что не может отвести взгляд от горящей огнями россыпи окон в глыбе Хогвартса, который возвышается за горкой. Если он пошевелится, что-то внутри разорвётся. И никогда больше не срастётся заново. Не срастётся правильно, чтобы работать так, как нужно.

Так, как задумано.

— Драко.

Он зажмурился. Потому что глаза вдруг обожгло.

И то, что срывается с губ. Нет, это не могут быть его слова.

— Прости меня.

Руки на его спине замирают. Она вся замирает.

Будто впитывает это в себя.

А сердце в груди падает, натыкаясь на рёбра.

Руки прижимают Гермиону к себе почти отчаянно. Почти до хруста. Но она молчит. Просто молчит. Так мало нужно для этой тишины. И это так легко. Так слишком-больно-легко.

И ещё раз, контрольный.