Платина и шоколад

— Не сомневаюсь. Стараюсь лишь объясняться достаточно доходчиво для тебя.

Его взгляд тут же стал на порядок холоднее. Он различил в тоне Гермионы издёвку и молча приподнял брови.

Она же резким движением протянула ему дневник — Малфой даже не пошевелился. Какое-то время оба напоминали нелепый памятник Воплощённому Упрямству. Поступаться не собирались ни он, ни она.

В конце концов, когда Гермиона ощутила, что рука начинает болеть, она бросила тетрадь на подоконник, раздражённо вздыхая и борясь с желанием закатить глаза. Упирая руку в бок. Разговор длился не более пары минут, а девушка уже хотела отойти от Малфоя, хотя оба находились по разным углам гостиной.

Ей просто хотелось быть дальше.

В своей спальне.

В гостиной Гриффиндора.

В Лондоне.

Ей было странно говорить с ним. Ему было странно говорить с ней. Всё уравновешивала только хроническая злость и раздражение, пропитывающее воздух на манер едкого дыма.

И каждый из них, наверное, понял: это первый их настолько затянувшийся разговор. Гермиона начинала медленно ненавидеть старостат.

Он не отрывал от неё холодных глаз, лишь мельком проследив взглядом за дневником, который теперь лежал на подоконнике. Нога Грейнджер привлекла его внимание, и Драко, нахмурившись, отследил линию бедра под плотными джинсами. Затем — колена, опускаясь вниз, к щиколотке. Грязнокровка надела кроссовки. Нога небольшая и, наверное, лучше смотрелась бы в другой обуви.

Малфой зачем-то на секунду представил изгиб ступни Грейнджер в туфлях на каблуке, что так часто носила Пэнси. С тонкой шпилькой и платформой. Гриффиндорка была бы немного выше и, вероятно, доставала бы своим носом до его подбородка. Если бы стояла для этого достаточно близко.

Достаточно близко.

Совсем крышей двинулся. Может быть, ещё и представишь себе, как трахаешь эту грязнокровную шлюху, прямо в них?

Ме-ерлин. А это здесь при чём?

Он тут же оправдал себя тем, что заводился от одного вида вульгарных туфель Паркинсон, которые она иногда надевала. Эти туфли приравнивались к дикому траху. Царапали шпильками его бёдра, плечи или ягодицы. Но Грейнджер была последней, кого можно было в них представить.

Острый прилив отвращения к себе заставил отвернуться, уставиться в камин и сжать губы. В лёгкие вгрызлась необходимость пойти умыться. Содрать с себя чёртову одежду и постоять под горячим душем. Чтобы ощутить, как ещё чуть-чуть — и кожа начнёт плавиться. Распадаться на молекулы. А мыслей, подобных этим, в голове нет. Пока он не простит себе нахождение с грязнокровкой в одной комнате.

Хотелось намылить глаза и тереть, отмывая от мерзкой грязи свой взгляд, который бросил на неё.

Какого он вообще уставился на её грёбаную ногу?

А Грейнджер опять смотрела — он чувствовал, как её взгляд буравчиком раздражает кожу лица.

Блять, что происходит? Она таращилась на него из-за угла, пока он не заметил её. Теперь они уже с минуту молча стояли друг напротив друга и ждали... чего?

Драко ощутил новый приступ раздражения. Эта хренова дрянь бесила его, даже когда молчала.

— Что ты делала на лестнице?

Грейнджер вздрогнула. Малфой почти ощутил колебание воздуха. Почувствовал, как под кожей начинает колоть. Снова. Снова эта злость от повисшего молчания, которой Драко не мог дать блядский выход.

Зубы сжались. Прошла ещё минута тишины, примерно.

— Что ты. Делала. На грёбаной. Лестнице? — повторил, чувствуя, что если не скажет что-то сейчас же, то просто разорвётся от ярости. Не отрывая глаз от камина, ощущал, как ускоряется дыхание, пока Грейнджер с вызовом поднимает голову и облизывает губы.

Он приковался взглядом к каменной кладке и начал медленно считать выложенные полукругом кирпичи. Два. Четыре. Шесть...

— Спускалась в гостиную.

Семь, восемь...

Дрянь

.

— Не ври, грязнокровка.

— Да ты способен хоть на что-то кроме вечных оскорблений, Малфой? — воскликнула вдруг, всплёскивая руками.

Наверное, это и развернуло его лицом к ней. Выкинуло руки из карманов, сжав их в кулаки. В глотке словно разорвался нервный клубок.

— Херня, Грейнджер! Ты такая херня. Одно твоё присутствие пачкает, — выпалил он, ощущая лёгкий отголосок облегчения в груди. — Это ты не способна больше ни на что, кроме самоудовлетворения на лестнице, подглядывая за мной, — и скривился, глядя в застывшее в немом изумлении лицо перед собой.

Здесь было противно находиться. Хотелось либо убрать отсюда её, либо себя. Второе стало казаться куда реальнее. Поэтому он резко развернулся, направляясь к двери. Сейчас ему нужен Блейз и его всепонимающий взгляд. Пэнси и её блядские-во-всём-виноватые туфли.

— Фу! — голос Гермионы вмиг сорвался на крик, догоняя Малфоя. — Да что ты несёшь, идиот?! Не смей даже предполагать подобное! Это... это гадко.

Слова стальными шариками ударились о его спину и плечи, падая к каблукам начищенных туфель. Драко медленно развернулся. А затем внезапная ухмылка растянула его губы.

Гермиона чувствовала, как жар заливает её щеки. Унижение. Смущение. Злость. От этих эмоций у неё начинали трястись руки.