Платочек

Так наутро и случилось. Жара придавила не вдруг. А до реки недалече было. И повел Вакула невесту свою ножки в речке полоскать. А как привел — разобнял, платочек из кармана достал и на шейку ее белую со словами: «Выходи за меня, голубка, и Луну из-за облачков добуду!» повязал. Поэт, видать, в душе был. Поторопился! Как узелком свернулся на нежной шее платочек, так и услыхал Вакула свою голубку.

«Хитрый ты, сокол мой ясный, — думает себе Веронья, — да я хитрее! Не будет тебе жизни без меня, голубь! Все теперь по-другому пойдет! Ничего уж не поделаешь!»

Слыл Вакула балагуром и штаны на тугом ремне никогда не держал. А тут сплоховал, попятился. На поваленное дерево присел.

— Ты купайся-купайся, Верушка, а я полюбуюсь, посижу.

И примолк, призадумался. А Веронья довольнехонька, весела, поясок скинула, платье наземь скользнуло, и пошла она белоснежными бедрами в воду, поплыла лебединушкой, грудью сладкою в кудрявую волну.

Вакула любовался, знамо дело, но и про обиду свою не забывал. Все думал, как она такая ушлая про платок чудесный прознала. Отгадка на блюдечке приплыла. Плеснула Веронья ему в лицо водицы, стоит перед ним, мраморная, косу крутит и говорит:

— А что за наговор на платке, скажешь, Вакулушка!? — и тотчас пред ним на травушку присела.

Ох и задивился Вакула, аж рот открыл! Не знаешь?! Ну, Веронья, ну, шельма, и хороша и пригожа, да вот… Смахнул Вакула со лба пот и молвит:

— А с чего ты, голубка, про наговор придумала?!

— Так ежели придумала?! Бабки в лавке говорили! Старая гномиха Дакка дряхлой Егурье шамкала. Да громко. Мол, есть такой особый платочек наговоренный, от людских глаз спрятанный. Неброский, беленький…

— Все правильно бабки говорили! Особый! Кто его подарит, с тем и счастье найдешь! — выкрутился Вакула, усы по разные стороны расправил и Вероньины руки мягкие на своих крепких плечах расположил.

Про свадьбу Вакула еще долго помалкивал, да и про все остальное тоже. Встречались у реки в лето жаркое, любились да купались. Про платочек Веронья, конечно, быстро позабыла, да и одевать его не спешила. Красоты в нем особой не было, а богатства и подавно. Вакула этому радовался. И то ясно, какая радость с бабой любиться, когда все, что у нее на уме пред тобой, как на лаковой картиночке. Дом строить Вакула пока не торопился, а пришло ему как-то в голову, что сама Веронья до платочкиной хитрости дойдет. Легко ведь, одела кому на шею и — как фея великая — все про того человека знаешь.

Взяла Вакулу тоска! Бывало, работать мог до зари и плясать до вечера. А тут и сон позабыл и на свиданья стал припаздывать. Страсть как хотелось Вакуле платочек себе вернуть да еще чужих снов поглядеть.

Нашел Вакула с тоски в чулане книги. Сел ночью с лампой масляной и принялся азбуку припоминать. Тятька его учил, да Вакула тогда в одно ухо слушал. Мал был, — то на рыбалку с дедом, то в салки с ребятней, то воды принести, то печь почистить. В доме, где мамки нет, и помочь не грех.

Все читал. Сперва корявисто выходило, а вскоре ничего — навострился. Да и книги любопытные попадались. Все больше про историю, то эльфы на юг пошли, то гномы на север, то люди эльфов в Темные леса с долины подвинули. А то непогодь пришла, две годины к разу дождь лил без перебою. Земля-матушка болотом обернулась и плесенью по самые верхушки елей поросла. В общем, интересно!

К сенокосу пришла вдруг Веронья и сама ему платок принесла. Еле притащила. Вакула как платок увидал, опять старика-гнома крепким словом вспомнил. «А не будешь им пользоваться, расти он примется не по дням, а по часам…». Вакула аж за голову схватился! Да как же он так! Позабыл?!

— Растет, поганец! — молвит девка. — Что с ним делать? Стол застелила — молоко скисло, яблоки червем пошли. Пробовала на кушетку стелить, утром постелешь — к вечеру свисает. Простынею — не уснуть. Возьми ты его, ради Солнца, Вакулушка! А замуж за тебя я и так пойду!

Взял платок Вакула. Как не взять? В чулан положил, и дверь на ключ запер. Что с ним еще делать, кроме паруса? Хоть морского царя со дна выманивай, да ему, чудищу, на шею повязывай.

Обручился Вакула с Вероньей после сенокоса. Как обручился — за дело принялся. А что? Надобно. Справил к зиме дом, ничего такой, сухой и светлый. Повышение опять же на работе получил. Стали на корову в туесок откладывать, да и Веронья понесла. Отпустил Вакула смоляную бороду. На девок, конечно, глядеть бросил. Ни к чему! Сидел все чаще на завалинке, и щека сама собой в руку просилась. Так, подперевшись, и сидел. О платочке думал. Книги, что в Угодье отыскались, все прочел. Весенней ярмарки стал ждать. Там пруд пруди разного, и книги попадаются. А покуда ждал, вытащил с тяткиного сундука перо и чернила и стал вечерами под тусклым масляным лепесточком скрипеть. Все мечтал описать, что видел. Ан нет, не тут то было. Ох и сердился Вакула! По сеням топал, да на весь двор кричал: Неужто я букв не знаю?!! Знаю!!! После унялся и надумал о матери своей писать. Легче оказалось, хотя и волнительно очень.

Ковырял свиток березовый зиму напролет, старался! Придет Веронья: