Платон. Аристотель (3-е изд., испр. и доп.)

(7) Обрати внимание вот еще на что: закон приказывает кормить сына до совершеннолетия. И конечно, какой-либо человек, видный в политической жизни, негодуя на своих сыновей, мечтающих о наследстве, может им сказать: «Неужели вы не хотите отстать и оставить меня в покое, когда я умру, но от меня, покойника, вы, живые, будете требовать прокорма и вы не постыдитесь самой смерти, ведя бездельную жизнь? Вы ведь уверены, что моего достояния хватит и после смерти для других, а вашего вам не хватит и на прожитие». (8) Может быть, он будет говорить со своими детьми так грубо, пользуясь, наряду с правами отца, государственным правом свободы речи. Мое же достояние, если говорить о нем просто, кажется много скромнее, но на самом деле оно, похоже, недалеко отстоит от достояния богачей. Это видно из того, что хотя я своим детям не оставлю золота, но зато оставлю достояние более дорогое, чем золото, — хороших друзей; сохраняя их, они не будут нуждаться ни в чем необходимом, если же они будут относиться плохо к друзьям, то ясно, что и с деньгами они будут обращаться еще хуже. (9) Если ты, видя, как некоторые относятся небрежно /к своим дружеским обязанностям/, подумаешь, что я принял неудачное решение, то прежде всего посмотри на то, что не все люди одинаково относятся к своим друзьям /есть даже и такие, которые заботятся о них даже после смерти/, а затем, что нашим друзьям свойственно быть из числа таких, которые пришли в общение со мной не из навязчивости, и не только теперь, но и давно уже в большой мере наслаждаясь получаемой от меня пользой. Ведь за кратковременное удовольствие естественно получать в обмен и кратковременную дружбу, а долговременные добрые отношения рождают и такой же обмен, равный /получаемой/ пользе. (10) Что касается моих поступков, то я предсказываю, что они моим товарищам, пережившим меня, будут казаться все лучше и лучше; поэтому-то я и платы с них не беру, так как за воспитание мудрости я не нахожу никакого другого приличного обмена, кроме дружбы, и потому, что я не боюсь, как софисты, за свою собственность: став старше, они станут еще более почтенными и вследствие их древности будет приятно их исследовать; вследствие этого особенно любят тогда изучающие их и тот, кто их породил, как отец, вызывает к себе нежные чувства; будучи живым он получает почет, а когда умрет, заслуживает вечную память; и если у него остался кто-нибудь из родственников, они со всяким доброжелательством заботятся о нем, как о сыне или брате, оказывая ему расположение, связанные с ним каким-то иным, не чисто физическим родством. (11) Они никак не могут, если бы даже желали, оставить без внимания его, если он попадет в плохое положение, подобно тому, как мы не можем оставить без внимания лиц, близких нам по родству. Такое родство по душе, все равно как если бы он был ему братом по отцу, заставляет их помогать сыну умершего, напоминая им об отце и принуждая их невнимание считать своим бесчестием. Смотри же, кажется ли тебе еще и теперь, что я или свои дела устроил плохо, или оставил в небрежении положение моих детей, чтобы они не нуждались ни в чем после моей смерти: я оставляю им не деньги, но устроил так, что будут люди, которые будут заботиться и о деньгах для них, и о них самих. (12) Ведь до сих пор ни о ком не рассказывают, что благодаря деньгам он стал лучше. И настоящий друг уже и тем предпочтительнее золота, что он помогает не всем, кто к нему обращается, но лучшим из друзей, и заботится не только о жизненных его нуждах, но печется и о душе самого получающего и больше всего прилагает старания к достойному образу мыслей, без которого нет пользы ни в каких человеческих делах. По поводу этого подробно мы побеседуем друг с другом, встретившись лично, а относительно того, о чем ты меня спрашиваешь, достаточно в коротких словах ответить так, как мною сказано.

7. СОКРАТ — ХЕРЕФОНТУ (?)

(1) Я не удивляюсь, что ты мне поручаешь то, о чем пишешь: ты думаешь, что то мнение, которое тридцать имели обо мне, когда ты был здесь, они сохранили и теперь, после твоего отъезда. Но случилось, что вскоре после твоего удаления я вызвал их подозрение и среди них пошел разговор, что случилось все это не без участия Сократа. Немного дней спустя они велели позвать меня, привели в Толос и стали упрекать за все это; когда я оправдывался, они велели мне идти в Пирей и арестовать Льва. У них было намерение его казнить, а его деньги присвоить, меня же сделать участником этого беззакония. (2) Когда я стал от этого отказываться и говорил вроде того, что добровольно никогда не подписался бы под несправедливым делом, присутствующий тут Харикл, бывший сердит на меня, сказал: «А что, Сократ, не думаешь ли ты, что с тобой не может случиться чего-либо плохого, когда ты разговариваешь так резко?» В ответ на это я ему сказал: «Со мной, о, Харикл, может случиться бесконечно много злого, но и этого будет недостаточно, если я поступлю несправедливо». На это никто из них ничего не ответил, и думаю, что с того времени они переменили обо мне свое мнение.