Платоническое сотрясение мозга

В чем отличие моих прекрасных девушек, скажем, от трех чеховских одалисок? А именно в том, что чеховские девушки ходят по кругу и никак не могут сосредоточиться, в то время как мои одалиски сосредоточены целиком и полностью на моих предчувствиях. При этом они не теряют собственной свободы, ничем мне не обязаны. Они могут быть столь святы, насколько и порочны. И никто из них не станет корить меня за неверность. Подлинная свобода в моем понимании есть возможность созерцать тот мир, который ты желаешь созерцать. Измена есть способ познания Вселенной!

Но именно ты, моя любимая, не смогла этого понять! Так и сегодня— ты хочешь присвоить меня.

Сегодняшний день принадлежит мне. Я хочу увидеть его во всем блеске. Не думай обо мне. Яне буду думать о тебе. Прощай!»

Прочитав мою телеграмму, телеграфистка испытала просветление. Она поклонилась три раза на восток и три раза на запад и застыла, как смола.

Телеграфный аппарат сожрал мои слова и облизнулся.

Саша промолчала в ответ предрассветной тишиной.

Я действительно все так и сделал, как обещал: я забыл о ней!

Я сбросил с себя прах столетий.

Закрыл глаза и затем открыл их.

Вышел на балкон и посмотрел на Неву.

Я представил себе своих прародителей — всех, всех!

Две тысячи лет истории, и в результате на свет появляюсь я!

Я появился на свет в результате одного-единственного брака. Но этому браку предшествовали два, двум предшествовали восемь, восьми предшествовали шестнадцать, и так до бесконечности. Огромное, невероятное количество свадеб предшествовало моему появлению на свет!

Я решил сыграть все эти свадьбы, прямо сейчас, здесь! Собрать вместе всех моих прародителей, в лучшую пору их жизни, когда они были еще совсем молодыми: тысячи и тысячи моих воскресших пращуров, молодых и красивых девушек и парней. Свадьба моих прародителей на земле и на небе, на севере и на юге, во всех часовых поясах, вечная и бесконечная свадьба, один огромный многотысячный праздник в одно время, в одном месте, сейчас.

И когда совсем стемнеет — одна на всех огромная и прекрасная брачная ночь!

Скажите, ну разве моя жизнь может быть напрасной или бесцельной, если она является результатом страсти тысяч и тысяч людей? Их титанических усилий, крови и пота, воображения, вдохновения, исполинского любовного труда!

Моя жизнь уже не бессмыслица, она прекрасна!

Я взял лист бумаги и порвал его в мелкие клочья. Он был совершенно чистым, но я порвал его в мелкие клочья.

Поставил бокал на стол, и на скатерти отпечатался влажный серый кружок.

Выдохнул сноп огня.

За каких-нибудь полминуты научился думать так, как думают вещи.

Засыпал снегом всю Сибирь — от Урала до Камчатки!

Покрыл пять тысяч лошадок орловской породы!

Я выставил часовых по ту сторону этого мира.

Гвоздями присобачил Лаэрта к Гамлету.

Вдруг пошел дождь.

Я иду по серому городу в сером плаще, подаю нищим, любуюсь архитектурными излишествами, как вдруг моя речь автоматически выстраивается в столбцы:

— Оазис моей души!

— Моя Мессалина!

— Единственная и неутолимая жажда!

— Все эти годы наши отношения не теряют своей свежести.

— Многие дни были свидетелем тому, а еще чайные ложки и подстаканники.

— Сегодня я Мать Земля (странно слышать такое от мужчины), я чувствую, как ты ступаешь по мне своими босыми пятками, розовыми от удовольствия жить.

— Душа вечна. Она модница. Она меняет платья и после каждой смерти подыскивает что-то новенькое; когда я впервые раздел тебя глазами, твоя вечная душа была одета чересчур экстравагантно: тонкие колени, линии тела, уходящие в стратосферу, глаза острые, словно копья нибелунгов, шея жирафа, по которой стекает дождевая вода со всех крыш этого мира.

— Тело было таким возбуждающим, что я, признаюсь, сразу не почувствовал твоей души. Я готов бесконечно, миллиарды лет проживать это мгновение, когда хрусталики наших глаз ударились друг о друга и зазвенели. Мои всепогодные цветы совершенно нелогичны. Однако на твоем лице они распускаются с нечеловеческим удовольствием.

* * *

Я вышел наружу из собственного Я.