Платоническое сотрясение мозга

Наконец один из преследователей схватил девочку за руку. Другой закрыл ей рот ладонью. Подъехала машина. Они втиснули жертву в заднюю дверь, взревел мотор, и автомобиль в одно мгновение исчез, испарился, растворился в темном и густом воздухе.

Вдруг стало тихо и хорошо. В маленький московский дворик вернулась осенняя прелесть, запах прелых листьев и покой. Могло показаться, что ничего страшного не случилось. Однако Андрею Ильичу захотелось до конца исполнить свой долг: выбиваясь из последних сил, очень долго, совершенно напрасно, до полного изнеможения бежать за красным автомобилем и, потеряв всякую надежду, упасть плашмя на мокрый асфальт, разрыдаться. Лежать в холодной жиже и в отчаяньи бить кулаками по земле, которая носит, все-таки носит, несмотря ни на что, носит таких мерзавцев, как эти двое, как тот в автомобиле и как этот, который держал за руку. Кормит, носит, дает силы и жизнь. Какая несправедливость. Он хотел исполнить все точно, как и воображал себе, но, к счастью, вспомнил, что видел когда-то в кино точно такую сцену, и... устоял на ногах.

Драма закончилась так же внезапно, как и началась. Но кто-то по-прежнему держал его за руку. Тот самый, что мешал бежать, бил, лупил по ногам, ставил подножки, а главное — тянул назад. Андрей Ильич опешил: почему он не скрылся в автомобиле вместе с другими? Это еще не закончилось? Он осознал, что и над его жизнью тоже нависла угроза. Он собрался с силами и резко развернулся, но рядом никого не было. Однако кто-то по-прежнему держал его за руку, мало того, поставил свою ногу между его коленей. Андрей Ильич опустил глаза и увидел свой портфель. Это он тянул назад, это он больно бил по ногам. Это он был соучастником преступления. Андрей Ильич бросил портфель на асфальт и стал что есть силы бить его ногами. Пряжка хрустнула, из карманов посыпались книги и тетради. Андрей Ильич впал в бешенство со сладким привкусом азарта. Невозможно сказать, сколько длилось возмездие. Когда преступление было отмщено, пострадавший собрал внутренности, спрятал их в кожаную утробу и отнес негодяя в отделение, оно находилось недалеко, он хорошо знал, где именно: за универсальным магазином.

Иванов протянул портфель оперативному дежурному со словами: «Задержите его. Это соучастник. Он ставил подножки, он мешал бежать, он бил меня по ногам». Лейтенант улыбнулся, взял портфель и засунул его под стол.

— Возьмите лист бумаги и ручку и подробно все опишите — все, как было. — Андрей Ильич высунул язык, сел на краешек стула и стал лихорадочно и очень подробно, в мелочах, записывать свои последние впечатления от созерцания собственной жизни, апокалипсиса.

2. Поножовщина

С того самого рокового вечера минуло тридцать дней. Душа горела синим пламенем, как будто целую вечность горела. А всего-то-навсего прошло каких-нибудь четыре недели. Попытки потушить пламя слезами, алкоголем, свежим, только что выпавшим снегом не имели успеха. Пожар разрастался во все стороны. Оказалось, горючего материала в душе больше чем достаточно, значительно больше, нежели можно было предположить. Из-за сильного внутреннего жара Андрей Ильич стал сохнуть. Он уменьшился в размерах, от высокой температуры его остов повело, он сгорбился, потрескалась кожа, на лице появилось много новых морщин.

А еще выцвели краски. Мир выцвел внутри и снаружи. Сначала в небе, потом на земле, затем только в самих недрах Андрея Ильича. Потом засохшие краски осыпались и осталось только два цвета: белый и черный. И эти два цвета, оставшись наедине, устроили розыгрыш: они поменялись местами.

Было раннее утро. Андрей Ильич стоял перед зеркалом и разглядывал негатив своего лица. Время от времени он закрывал глаза в надежде, что, когда снова откроет их, изображение на серебряной амальгаме опять станет цветным и позитивным. Однако тщетно. Лицо оставалось черным, а брови белыми, как у альбиноса.

В доме стояла непривычная, необыкновенная тишина. Многое изменилось к худшему с того дня, как пропала дочь.

Наташа сказала: «Я этого не вынесу. Жить вместе, жить так, как раньше, делать вид, будто ничего не случилось, я не могу. Я не могу дышать, есть, спать и видеть сны в этой квартире. Я не могу умываться по утрам и вечером чистить зубы в доме, где мы были когда-то счастливы. Я не могу садиться с тобой за стол, спать в одной постели, я не хочу повторять ставший совершенно нелепым, потерявший смысл и святость сокровенный ритуал». Наташа ушла со слезами в глазах неизвестно куда и больше не вернулась. Она звонила лишь изредка и спрашивала: «Ну как? Есть новости?» Андрей Ильич качал головой влево, вправо, забывая, что говорит по телефону, что собеседник его не видит. «Зайди сегодня в отделение», — говорила она. Он качал головой вверх, вниз, как пони.