Плавающая Евразия

Давлятов только теперь поймал себя на том, что увлекся длинным рассказом Лютфи, упрямо тряхнул головой и пробормотал:

- Ну что это вы мне рассказываете? Я ведь не хуже вас знаю обо всех чудачествах того времени. И вообще странно, что вы, именно вы пытаетесь облечь в форму фарса судебное следствие культовских лет. Что это заигрывание со мной, стремление казаться либералом? Или же обида за незаконно осужденного деда, слегка разбавленная сарказмом?.. - Давлятов почему-то помрачнел и сжался, словно ожидал резкого, неприятного суждения в ответ.

Лютфи в ответ мягко, как бы о чем-то сожалея, улыбнулся и поспешил рассеять сомнение:

- Боже сохрани! Какой сарказм! Просто вы один из тех редких людей, кто вызывает желание пофилософствовать абстрактно, вместо того чтобы излагать одни лишь голые факты. - Следователь заговорил уклончиво и необязательно, но у Давлятова, пребывавшего в подавленном настроении, не было никакого желания уличать его в чем-то.

- Возможно, и так, - вяло выдавил из себя Давлятов ничего не значащую фразу. - Едем дальше...

- Едем! Едем! - словно воодушевился участием слушателя Лютфи и потер руки от нетерпения. - Хотя финал моей культовской темы, касающейся вашего отца, милейшего Ахмета Давлятова, может показаться не очень веселым, но лучше, как говорится, лишний раз погрустить, чем впасть в бездумное веселье... Так вот, отец ваш... Вы, должно быть, знаете понаслышке, что до войны Ахмет Давлятов заведовал философской кафедрой нашего Шахградского университета и был как бы общественным проводником всех веяний, летевших из столицы в наш заштатный град. Причем очень рьяным и горячим проводником всех культовских теорий, которые под пером вашего отца, с помощью романтической дымки стиля, превращались в оккультные учения. Скажем, выходит труд Сталина о языкознании, и тут же наша "Шахградская правда" откликается на это событие статьей "Сталин - гений языкознания" за подписью "А. М. Давлятов". Или объявляется кампания против так называемой "промышленной партии", покойный папаша ваш сразу показывает рвение, высказывая свое отношение к этому статьей "Долой холуев капитала!". Простите, - будто бы спохватился лукавый Лютфи, - вам, я понимаю, не очень приятно слышать нелестное о вашем отце, но я - следователь, и мой долг излагать факты, снимая с них шелуху эмоций...

- Можете не объяснять, - угрюмо пробормотал Давлятов-младший, - даже если то, что вы говорите, - правда, то это признак времени. А время надо принимать так, как оно протекало тогда, не осуждая с высоты нашего разумения и не впадая в детский восторг.

Лютфи сделал паузу, как бы желая до конца переварить то, что выразил Давлятов, закряхтел, поморщил лоб и обреченно развел руками:

- Увы, это правда, ей-богу - Скажу больше: все, что ни делал ваш-отец, он делал искренне, с убеждением в правоте дела Сталина... Насчет самого же Сталина я долго думал, и поверьте, мое неразвитое сознание обыкновенного человека трещало, раздваивалось, и я чуть не слег с апоплексическим ударом. Ибо Сталин - такая величина, такой всеобъемлющий образ, что, осмысляя его, мой ум должен был вспыхнуть и сгореть, как копеечная спичка... И все же я кое-что домыслил и понял, что сам-то Сталин использовал идею лишь как орудие власти... точнее, борьбы за власть... И это придавало вдохновляющей идее черты высокой античной трагедии, в то время как в фигуре самого Сталина, пытавшегося использовать идеи как орудие, уже просматривались черты фарса. Просматривались, но дело в том, что их никто не замечал. Слепота! И лишь отдельные умные люди - а ваш отец был одним из умнейших людей Щахграда! - чисто интуитивно ощущали некий разлад... даже не разлад в идее и повседневной жизни... одним словом, я это не могу выразить...

- Сомнение! - бесстрастно подсказал ему Давлятов.