Плавающая Евразия

За день до этого он заметил на поверхности земли признаки… хотя эта свежая трещина на асфальте, разрезающая улицу, поднимающаяся на тротуар и тянущаяся через мягкую глину пустыря к строящемуся дому, могла быть предвестником чего угодно, только не землетрясения. Однако ж явного доказательства обратного тоже нет. Близко к этому месту не было ни озера, ни речки, чтобы под асфальт могла просочиться вода. Возле строящегося дома не было видно и машины, которая растревожила бы землю, разорвав ее плотные швы. В таких случаях остается лишь ждать подтверждения своей мрачной догадки. И подтверждение не заставило себя долго ждать.

Под самое утро Давлятов проснулся от толчка и, оттолкнув свою подругу, инстинктивно бросился с кровати к двери и стал, бледный и трясущийся, в проеме, самом безопасном месте. Но, быстро совладав с собой, он, сконфуженный, посмотрел на подругу, которая, не успев ничего толком разобрать, лежала, чуть приподняв голову и прислушиваясь. И лишь после второго толчка, потрясшего дом, спустя полминуты, она истерично закричала, но Давлятов уже успокоился и, сделав в ее сторону повелительный жест, отметил про себя и третий толчок.

— Все кончилось, — сказал Давлятов, видя, как подруга мечется по комнате, пытаясь поскорее влезть в одежду.

«Сколько раз твердил себе… ведь знаю, как и что, но все равно всегда неожиданно», — с досадой подумал о своем страхе Давлятов. В такие острые моменты он зримо ощущал свою прирожденную раздвоенность — и паникующего, и иронизирующего. Боясь, как бы женщина не догадалась о его переживаниях, Давлятов стал торопливо выпроваживать ее из дома, бормоча о толчке еще более сильном, который может ударить — и тогда, не дай бог… страшно даже подумать об этом…

Толчок сильный, убийственный… Сказанное просто и необдуманно вдруг пронзило его, как идея, которая подсознательно зрела и теперь высказалась, осязаемо прочувствовалась как озарение. Лихорадочное состояние мешало ему сесть и успокоиться. Только это и вертелось у него в сознании, как познанный смысл, до которого он доискивался всю жизнь. Да, только он, только ему одному из всего миллионного Шахграда ниспослано откровение предсказать грядущее страшное бедствие, спасти невинных, а виновных устрашить карой за грехи.

Он сел наконец, чтобы успокоиться и прийти к трезвому выводу, и, случайно повернувшись к окну, увидел, что в панораме улиц блестел в тумане свет от теснивших друг друга домов — все вокруг тоже были разбужены землетрясением и в тревожном ожидании не возвращались в постели.

На кресле, куда Давлятов опустился, он нащупал под рукой то ли шарф, забытый впопыхах убежавшей подругой, то ли какую-то тряпку из ее вещей, чертыхнулся и, брезгливо скомкав вещь, выбросил в окно.

«Чем жил я? — подумал он. — Мелким и недостойным! Чем встретил я утро своего озарения?! С кем? С девкой в постели! Боже, очисть меня! Пусть через боли и муки, с кровью выскребается из души моей грязь и опустошение! Господи, наполни мою душу чистым! Ты ниспослал мне миссию! Воистину, ведь не зря говорят: господь избирает заблудших!»

После этого недолгого душевного борения к Давлятову вернулась способность трезво мыслить — он вспомнил о Всесреднеазиатском конгрессе сейсмологов, который — по случайному совпадению! — должеи собраться сегодня в стенах его родного института и на котором Давлятов выступит с кратким сообщением о четырехлетней своей работе по теме «Влияние артезианских колодцев на земное колебание».

«К черту артезианские колодцы! — лихорадочно думал Давлятов. — Все это бред и вранье, как и все в нашем институте! Это не приближает, а еще более отдаляет разгадку землетрясения! Как будто все делается специально, чтобы обмануть бедное человечество и погубить его в пустыне неведения! Только я… я один теперь знаю!»

И он стал связывать ту увиденную вчера трещину на улице с предутренним толчком, силу которого он безошибочно определил в четыре балла, второй и третий были чуть слабее — три и два балла. Он с грохотом придвинул кресло к столу и стал записывать рваные обрывки мыслей: «…серия толчков почти равной силы — предваряющий рой», «…на улице Кафамова — трещина, разрыв земли, местами до десяти сантиметров и до полуметра на тротуаре, уходящая до перекрещения с улицей Бородинской. Заметно поднятие почвы, что и явилось причиной этого разрыва».

Взгляд его упал на папку, куда было втиснуто уже готовое, отпечатанное сообщение все о тех же артезианских колодцах. В нервном порыве Давлятов схватил папку и, бросив ее под ноги, стал топтать с криком:

— Лженаука! Как смел я мечтать… через всю эту ложь добиваться почестей и званий?! Академика пророчили мне в родном институте! Все, отныне я порываю с ними! И пусть будущие мои муки, насмешки надо мной и издевательства будут искуплением! — Потухший было дух избранничества вновь вспыхнул в Давлятове со жгучей силой, и он, спешно собрав со стола исписанные листы, выбежал из комнаты, бросился через двор к воротам, боясь опоздать на конгресс, где он выступит с таким ошеломляющим предостережением о грядущей беде, что все содрогнутся от ужаса.