Плавание к югу от Магелланова пролива

На следующий день выяснилось, что индеец, по имени Нана, собирается к Рио-Фуэго, и я попросил его взять меня с собой. Туда было свыше шестидесяти миль, и нам следовало бы выехать пораньше. Нана, однако, задержался почти до полудня, а затем вдруг вскочил на коня и ускакал прочь, даже не вспомнив обо мне. И все-таки я скоро его нагнал, хотя моему коню, тяжело нагруженному и все еще усталому со вчерашнего дня, нелегко было поспевать за его скакуном. В течение двух часов Нана бешено мчался вперед, не удостаивая меня ни словом, ни разу не обернувшись, чтобы взглянуть, не отстал ли я от него. Но потом он оттаял и милостиво принял от меня сигареты и еду.

_{ОЗЕРО ФАНЬЯНО}

Весь день и весь вечер мы скакали по холмистым пастбищам. Близилась полночь, густой туман окутал землю, и я потерял всякое представление о том, где мы находились. Уже в течение часа издалека доносился какой-то рев. Мы стали взбираться по склону холма. И когда я достиг вершины, шум превратился в неумолкаемый мощный гул. Взглянув вниз, я увидел, как светясь в ночной тьме, длинные белые гребни волн неистово бросаются на берег. Через час мы добрались до имения Виа-Монте, где, оставив свои вещи одному индейцу, я устроился на ночлег.

— Расскажите мне какую-нибудь небылицу об этом индейце, о Нана, — попросил я кого-то на ферме на другое утро. — Мне нужен материал для книги.

— Об этом парне ничего не надо выдумывать, — последовал ответ. — Он самый сильный и самый отчаянный из всех, только его никак не удается схватить с поличным. Все знают, что он конокрад, да его не поймаешь. В прошлом году Нана женился на женщине с дочерью, и дочь исчезла. Все уверены: он ее убил, а доказать не могут.

И вот я снова полон решимости взвалить свою поклажу на плечи и шагать через заросли к Порвениру, но неожиданно выясняется, что Виа-Монте стоит на самом пороге цивилизации. Здесь благодаря любезности англичан — владельцев ранчо, которых я встречал по дороге, хорошему шоссе и Генри Форду настал конец моим странствиям пешком. Через шесть дней мне посчастливилось попасть на пароход в заливе Инутиль, и я прибыл без опоздания в Пунта-Аренас.

А теперь, закончив свое путешествие, я хочу, как на богослужении, обратиться с моей немногочисленной паствой к этой земле, над которой сияет радуга, и снова вознести благодарность за ее гостеприимство.

«Магеллан Таймс»

21 января 1923 года

С первого же дня моего пребывания в Пунта-Аренасе, в Тьерра-дель-Фуэго и повсюду, где мне доводилось общаться с людьми, я встречал столь дружеское ко мне расположение, что испытываю потребность выразить публично свою глубокую благодарность щедрому гостеприимству этой земли.

Тьерра-дель-Фуэго! С трудом вырываешься из судорожных объятий рыдающей жены и детей и, пройдя морем более семи тысяч миль, попадаешь в эти края, чтобы доказать всему миру свое мужество и отвагу, свое бесстрашие в борьбе со стихиями, с морозами и льдами, с кровожадными дикарями. Какие нелепые, шалые мечты! В этих диких местах вместо храбрости ты должен призывать на помощь всю свою вежливость и воспитанность, чтобы достойно ответить на любезность и доброту даже таких закоренелых браконьеров и головорезов, какие принимали нас на островах Вулластон.

Чего мы только не насмотрелись за свое путешествие! Мы претерпели самые большие трудности, какие можно встретить в этих диких просторах, прошли много миль через такие места, куда не ступала нога белого человека, и поняли, что даме самые большие трудности в путешествии приносят радость тем, кто любит с рюкзаком за спиной бродить в нехоженых краях.