Плавание по Волге без алкоголя

Замерзают мои георгины.И последние ночи близки.И на комья желтеющей глины За ограду летят лепестки.Нет, меня не порадует — что ты! Одинокая странствий звезда.Пролетели мои самолеты, Просвистели мои поезда. Прогудели мои пароходы, Проскрипели телеги мои, —

Я пришел к тебе в дни непогоды, Так изволь, хоть водой напои.

На весь теплоход и на окрестность поет Окуджава:

«Вот стоят у постели моей кредиторы...»

«Три судьи, три жены, три сестры милосердия...»

«Женщина, Ваше величество, как Вы решились сюда?..»

«Кто Вы такая, откуда Вы? Ах я смешной человек. Просто Вы дверь перепутали. Улицу, город и век...»

«Давайте понимать друг друга с полуслова...»

«Тем более что жизнь короткая такая...»

«Алексей Сурков» стоит в камере шлюза, то есть подымается из мрака на белый свет — и в гору, в гору, по ступеням шлюзов. Тоже ведь поэт, Алексей-то Сурков, какой чести удостоился — стать теплоходом, суперлайнером. Спел бы что-нибудь, почитал бы стихи: «Бьется в тесной печурке огонь...» или к нам поближе, к Волге:

Синие сосны, синяя сонь, — Час расставанья.Над Волгой-рекой Расплескала гармонь Саратовское «страданье».Сирень цветет, Не плачь, Придет...

Такие штучки с ходу становились советской классикой и одновременно эталоном фольклора. Но, убей меня Бог, я не пойму, что такое «синяя сонь».

Вот одолеем лестницу шлюзов (поэт, поднатужься!), и там, на верхотуре, на переломе «Волго-Балта» закончится предварение, начнется вплывание в какую-то другую, неизвестную мне жизнь, И забывание жизни известной. Возвращение так далеко, что не видать его, как не видать ничего ни спереди, ни сзади, ни с боков — в ванне шлюза.

Что еще осталось в памяти — из предварительной фазы плавания, — так это приткнувшийся к берегу, к стенке Озерной пристани в Ленинграде, поодаль от главного причала, теплоход «Сергей Орлов», тоже белый, как «Алексей Сурков», но попроще, помельче рангом, водоизмещением, лошадиными силами. Тоже был поэт — Сергей-то Орлов, но не такой сановитый, как Алексей Сурков. И после смерти — у них разное... водоизмещение, а по поэзии — кто же взвесит? И нет в том нужды.

Помянем Сергея Орлова его же стихом, причастным месту, времени года, настроению плывущих за окном каюты берегов.

Широким журавлиным клином Последний выбит летний день. Погреться у костров рябины Сошлись избушки деревень.Тоска, дожди, туман и слякоть — Глубокой осени пора,

Как будто мир сошлись оплакать Кричащие в полях ветра.

Мы близко подойдем к родине Сергея Орлова — Белозерску. К тому Белозерску, где летом 1973 года сняты главные эпизоды «Калины красной» Шукшина, где мы однажды гуляли с Василием Макаровичем в белую ночь по берегу Белого озера, разговаривали о судьбах искусства, как о судьбах России. Это было неразделимо для Шукшина.

Искусство, как молодая вдова, всплакнуло по великому художнику и тотчас утешилось новыми забавами. России так не хватает ее даровитого сына. Нам не хватает тебя, Макарыч, ты слышишь? Пошто ты так рано ушел?

Род Шукшиных происходит, берет начало у притока Волги реки Шукши, дальше, в низовьях. Василий Шукшин порывался представить миру свою прародину — Понизовье, но ему отказали. Он загорюнился...

Ладно, плывем дальше.

Опять мы в яме шлюза. Зеленый огонь, красный огонь. Зеленые сосенки, красные кустарники. А осинки облетели. Вот какие дела.

Едут, то есть плывут, на нашем теплоходе три якута и одна русская жена якута. Якуты посетовали: мало остается якутов в Якутии, все больше русские. На теплоходе вместительность 320 посадочных мест, семьдесят голов недобор в этом, последнем, рейсе. Значит, что же? Якутов на судне поболее одного процента — не так уж мало, достаточно для национального самоопределения.

Сегодня ходил по верхней палубе, дышал речной прохладой, насыщал зрение красотой русского Севера в середине осени. Все шла под брюхо судна желтая вода, дурная вода, неживая вода. Судно, тяжело пыхтя, взбиралось по лестнице шлюзов, как тучный старый человек — ветеран. Ночь его застала на лестнице, в желтой воде. Судно освещало себе путь прожектором, свет упирался в низкие берега, в мелколесье.

Я пригласил к себе в каюту женщину методиста бюро путешествий, плывущую на «А. Суркове» для усовершенствования методики. Я угостил ее кефиром с вафлей. От вафли она отказалась, прихлебывала кефир, как джин с тоником. Наш рейс непьющий, трезвенный. В первый раз в жизни я плыву по Волго-Балту, в первый раз угостил женщину кефиром.