Плавание в Византий

У Чарльза закружилась голова. Когда персидские танцовщицы в муслиновых вуалях устроили замысловатую круговерть, он уже не мог точно сказать, пять их или пятьдесят. Их сменили чанъаньские жонглеры, заполнив пространство кривыми ножами, пылавшими факелами, живыми зверушками, редкими фарфоровыми вазами, розовыми жадеитовыми топориками, серебряными колокольчиками, позолоченными чашами, тележными колесами, бронзовыми сосудами — причем ни разу ничего не уронили. На людей это не произвело большого впечатления, но они вежливо поаплодировали. Снова появились танцовщицы, но на этот раз танец исполнялся на ходулях. Слуги разносили на больших блюдах дымящееся лиловатое мясо, вполне возможно верблюжье филе, окорок гиппопотама или драконью вырезку. Принесли еще вина — золотисто-зеленого, терпкого. К нему подали промороженное арктическим холодом серебряное блюдо, полное ледяной стружки, пропитанной какой-то крепкой, с привкусом дыма настойкой. Чарльз заметил, что жонглеры выступают уже по второму кругу.

«Сейчас меня стошнит».

Он беспомощно взглянул на Гайойю. Та казалась трезвой, но невероятно оживленной, глаза ее сверкали, как рубины. Она ласково коснулась его щеки. По залу загулял холодный сквознячок: отодвинули целую стену, явив присутствующим сад, ночь и звезды. А еще — колоссальное колесо из промасленной бумаги, растянутой на деревянных спицах. Должно быть устанавливали его не меньше часа — в высоту оно было футов сто пятьдесят, если не больше, и с него свисали тысячи фонарей, мерцая гигантскими светлячками.

Гости потянулись из зала; Филлипс позволил людскому потоку увлечь его в сад, где под желтой луной зловеще маячили странные деревья, скрюченные ветви которых покрывали частые темные иглы.

Гайойя взяла его под руку. Они спустились к озерцу из булькавшей малиновой жидкости и засмотрелись на алых фламингоподобных птиц футов десяти в высоту, брезгливо протыкавших клювами бирюзовых угрей. Затем постояли, благоговея, перед семидесятифутовой статуей пузатого Будды. Мимо прогарцевал златогривый конь, и каждый раз, как его копыта касались земли, зрителей обдавал сноп ярко-красных искр.

В рощице лимонных деревьев, которые, казалось, могут по собственной воле размахивать ветвями, Филлипс наткнулся на самого императора, который одиноко стоял, перекатываясь с носков на пятки. Старик схватил Чарльза за руку и что-то сунул ему в ладонь, крепко стиснув его пальцы своими. Когда чуть позже Филлипс разжал кулак, он увидел на ладони множество серых жемчужин неправильной формы. Гайойя отобрала их у него и швырнула в воздух, где они сверкнули разноцветным фейерверком. А потом вдруг осознал, что где-то лишился одежды. Гайойя, тоже нагая, мягко повалила его на ковер из влажного синего мха.

Они занимались любовью до самого рассвета, поначалу яростно, затем спокойно, вяло, сонливо. На восходе он, взглянув на нее с нежностью, внезапно обнаружил, что рядом с ним другая.

— Гайойя? — неуверенно спросил он.

Она улыбнулась.

— Да нет же. Гайойя этой ночью с Фенимоном. Я Белилала.

— С каким еще… Фенимоном?

— Это ее старый знакомый. Они сто лет не виделись.

— Ясно. А ты… э-э…

— Белилала, — повторила она, касаясь пальцами его щеки.

Такое у них в порядке вещей, объяснила Беяилала. Сплошь и рядом. Необычно как раз то, что подобное не произошло с ним раньше. Двое сходятся, какое-то время путешествуют вместе, затем расходятся, потом нередко сходятся вновь. Это вовсе не значит, что Гайойя покинута его на веки вечные. Просто сейчас ее выбор пал на Фенимона. Возможно, Гайойя вернется. В любом случае одиноким он не останется.

— Мы с тобой как-то встречались в Нью-Чикаго, — напомнила Белилала. — А потом еще раз в Тимбукту. Неужели забыл? О да, вижу ты и впрямь забыл! — Казалось, ее это ничуть не задело.

Внешне она казалась родной сестрой Гайойи. Но несмотря на внешнюю схожесть — и он очень скоро в этом убедился, — женщины разительно отличались друг от друга. Белилала была само спокойствие и безмятежность, тихая заводь в отличие от резвой, непостоянной, бурлившей нетерпением Гайойи. Гуляя с Белилалой по запруженным улицам Чанъаня, он не чувствовал в ней столь привычного ему лихорадочного стремления узнать, что же там дальше, а что там, а вон там… После того как они осмотрели дворец Цинь Ши, Белилала не стала тут же — как это, несомненно, сделала бы Гайойя — искать дорогу к фонтану Сюань Цзуна или к пагоде Диких Гусей. Белилалу, в отличие от Гайойи, не снедало любопытство. Она не сомневалась, что у нее вдоволь времени и она еще сто раз успеет повидать все, что душе угодно. Случались дни, когда Белилала и вовсе никуда не выходила, оставаясь в павильоне, где с удовольствием раскладывала пасьянс из плоских фарфоровых фишек или просто созерцала цветы в саду.