Перед нами теперь стоял вопрос: на которой из известных банок мы стояли, или была она новая, нигде еще не показанная? Мы выше упоминали о двух банках, находившихся вблизи нас, но ни одна из них не соответствовала нашей. Банка, показанная на карте штурмана Ядровцова, простирается с NNW1
/2W на SSO1/2O на 20 миль с лишком, имеет на себе глубину 11/2 сажени, между тем как та, на которой мы стояли, занимает пространства во все стороны не более трех миль и в малую воду возвышается над водой до семи футов. Последним обстоятельством отличается она совершенно и от двухсаженной банки, показанной на другой карте. Итак, нам естественно было заключить, что банка эта при прежних промерах Белого моря не была найдена и есть открытие, сделанное нами. Но по нашему возвращению в Архангельск мы были выведены из этого заблуждения, найдя там карту Белого моря, составленную в 1778 году капитаном Григорковьм и Домжировым, на которой почти в том самом месте обозначены две небольшие банки, высыхающие при малой воде. Нашли мы и одну английскую карту, где банки эти были также обозначены. Из этого следовало, что наша банка давно уже известна, но только не помещена на новейших картах. Широта ее по точному наблюдению полуденной высоты солнца – 67°11′15′′, долгота по хронометру, обсервованная во время стояния брига на мели, – 2°10′30′′ О от Архангельска. Расстояние от башни на Орловом Носе – 311/4 мили к NO 86° по правому компасу. Прикладной час – 48′, подъем воды от 12 до 13 футов. Так как это случилось только через двое суток после новолуния, то подъем этот и можно принять за сизигийный. Простояв на якоре от одной полной воды до другой, нашли мы, что прилив идет первые три часа к OSO по 31/2 узла, а последний к SSO по четыре узла; отлив же обратно: сначала к WNW, потом к NNW с той же скоростью. Банка эта тем опаснее, что глубина не обозначает приближения к ней. Мы стояли в одной миле от нее к югу у на 23 сажени, а в полную воду, хотя и твердо знали, где она лежит, и ветер дул весьма сильно, едва в трубу находили на ней буруны.Четверо больных, получивших при работе ушибы, и потеря двух верпов – цена, которую мы заплатили, чтобы сняться с мели. Последнее обстоятельство делало положение наше довольно затруднительным, поскольку у нас оставался только один верп малой руки. Я намерен был послать для подъема стоп-анкера бот, если б только возможно было сделать это без очевидной опасности и с какой-нибудь надеждой на успех. Но, с одной стороны, можно было почти наверное сказать, что при столь сильном течении и верп и кабельтов очень скоро замыло бы песком, так что и найти их было бы невозможно, а с другой – послать гребное судно не позволял крепкий ветер с волнением. Выжидать же перемены, на якоре, в открытом море и в одной только миле от рифа, было слишком опасно. Продолжать плавание в неизвестных местах с одним верпом было, конечно, неудобно, но, рассчитывая, что в случае нужды может нам вместо стоп-анкера служить меньший из запасных наших якорей, решился я, с помощью Божьей, продолжать путь с тем, что у нас осталось.
В течение этого несчастного для нас дня все и каждый были одинаково утомлены. Маленькая команда наша работала почти целые сутки, но, поощряемая примером офицеров, переносила все тягости с тем весельем духа, которое отличает русского матроса. С особенной похвалой обязан я упомянуть о лейтенанте Лаврове, который отличился при этом случае всеми достоинствами морского офицера.