Плавни

Семен некоторое время любовался ими, потом перевел взгляд на выглядывавшую из–за густой зелени камышовую крышу сарая. Возле его ног, на маленькой скамеечке, сидела Наталка. Ее черные глаза печально смотрели вдаль.

— Тимка, Тимка… — неслышно шептали ее губы. — Лучше убили бы тебя в бою с беляками. Я выплакала бы над тобой свое горе. Я омыла бы слезами кровь твоей раны. Я знала бы, кому мстить за твою смерть… А теперь, если тебя поймают, то застрелят, как собаку, и даже к трупу твоему не посмею я подойти…

Наталка вздрогнула: тяжелая ладонь брата легла на ее голову.

— Не горюй о нем, Наталка. Андрей для него вторым отцом был, а он со своим братом его… убить хотели.

Вдали, между деревьями, показалась высокая фигура Андрея. Он нес табурет и, поставив его напротив качалки, сел.

— Фу, жарко становится.

— Лето уже, Андрей.

— Да… Июнь скоро. Сейчас бюро было. Еду в Ростов.

— Один? — Да.

Андрей достал из кармана смятый листок бумаги, исписанный кудреватым, писарским почерком, и подал Хмелю…

— Прочти.

Хмель взял левой рукой листок и, не дочитав, скомкал.

— Тьфу! Пакость какая! Где нашел?

— Такие бумажонки кладутся бойцам под подушки, в сапоги и даже под чересседельные ремни… Ну, спокойней! Тебе нельзя двигаться… Цыганенок, фельдшер был?

— Был…

— Что сказал?

Вместо Наталки ответил Хмель.

— Очумел тот фельдшер: две недели лежать еще надо.

— Раз надо, значит, будешь лежать.

— Надоело, Андрей.

— Ничего… полежишь. В Ростове подберу начальника гарнизона.

— А Бабич?

— В Каневскую просится, к Остапу в помощники… Абрам идет. Каков гусь: с учительницей под ручку!

Андрей поднялся, подхватил Наталку и, взяв ее шутливо–торжественно тоже под руку, пошел им навстречу. Зинаида Дмитриевна еще издали закричала:

— Андрей Григорьевич, вы представить себе не можете, какая вы с Наталкой замечательная пара! Правда, Абрам Соломонович?

— Да, да!

Наталка хотела вырваться и убежать, но Андрей удержал ее за локоть.

— Погоди, Цыганенок, они ведь шутят.

— Они насмехаются, дядя Андрей. — Наталка надула губы и обиженно глянула на учительницу. — Ты, тетя Зина, выдумала, а дядя Андрей меня все — Цыганенок да Цыганенок… А теперь опять…

Зинаида Дмитриевна обняла Наталку и поцеловала в щеку.

Вот уж и не думала… Ты черная, высокая. Андрей Григорьевич — тоже…

Комиссар, желая подразнить Наталку, сказал:

— Ты, Андрей, сватайся, а то я тебя опередить могу. Наталка не выдержала и показала ему язык.

— Нужны вы мне, сутулый такой!

Комиссар невольно расправил плечи и засмеялся.

— Ну, раз называешь меня сутулым, я тебе отомщу: не приму сестрой милосердия в роту.

— Дядя Андрей!..

Из конца сада раздался слабый голос Хмеля:

— Чего вы там остановились, идите сюда! …Незаметно подошел вечер, и из сада пришлось уйти.

Семена Хмеля осторожно перенесли в зал, положили на кровать Андрея, пододвинули к ней стол. На нем поставили маленькую лампу, налитую конопляным маслом. Тусклый свет ее едва достигал середины комнаты, оставляя углы и стены в полутьме.

Андрей сел между комиссаром и Зинаидой Дмитриевной. Наталья примостилась в ногах у брата.

— Дядя Андрей, расскажите что–нибудь, — попросила Наталка.

— Пускай комиссар расскажет.

— Он не умеет. Ну, расскажите, дядя Андрей! Только не страшное, а то я из хаты буду бояться выйти. Расскажите…

— Да не, какие уж тут рассказы… — Андрей поднялся и вынул часы. — Уже спать пора!

— Дядя Андрей! — захныкала Наталка.

— И слушать не хочу! Семену нужен покой, а мне с комиссаром чуть свет вставать.

Зинаида Дмитриевна тоже встала и подошла к Наталке.

— Спокойной ночи, Цыганенок! — Они обнялись и пошли в кухню. Следом за ними вышли из комнаты Андрей и комиссар.

Пройдя через двор, Зинаида Дмитриевна задержалась с Наталкой у калитки и протянула Андрею руку.

— Желаю счастливой поездки, Андрей Григорьевич…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

— Господа казаки! Уже недалек тот час, когда мы снова поднимем священную войну с большевиками. Мы будем драться с ними за казацкую волю, за наши земли, за святую Русь, порабощенную ими. Недалек тот час, когда мы вернемся в наши станицы победителями…

Командир сотни хорунжий Георгий Шеремет, немного волнуясь, прохаживался перед строем спешенной сотни. Левой рукой он придерживал шашку, отделанную слоновой костью и серебром, а правой сжимал прут, взмахивая им в такт словам.

Тимка стоял на правом фланге своего взвода и смотрел на брата. На затылке он ощущал горячее дыхание Котенка, мягкие губы коня щекотали ему шею.

Сотня вышла утром из хутора и направилась к выделенным ей для постоя степным хуторам. Перед тем как разъехаться взводам, хорунжий Шеремет должен был сказать им несколько слов. На последнем офицерском совещании в хуторе нач штаба Сухенко дал каждому командиру листки с написанным конспектом речи.

Кончив говорить, хорунжий подал команду, и казаки взметнулись в седла.

— Спра–а–а-а-ава по–о–о тро–о–е-е…

— Шаго–о–о-о-ом ма–а–а-р-рш!

Тимка прижал шенкелями Котенка и вырвался вперед. Рядом с ним ехал командир взвода, уже седой подхорунжий Степан Шпак.

Сперва отделился первый взвод. Свернув вправо, он взял направление на виднеющийся вдали зеленый островок фруктовых деревьев и акаций.