Плейлист волонтера

Объективно же меня мог, наверное, раздражать его дилетантизм. С одной стороны, дилетантами были все, с другой – не все рвались в координаторы. Я не решался даже заикнуться об этом – а Куб, пришедший в отряд всего пару месяцев назад, брался за поиски, и при этом он распоряжался ресурсом бестолково. Глядя на его карту поисков, можно было подумать, что он рисует шашечную доску: он закрывал один квадрат «прочесом», другой пропускал, брал следующий, и всё это не обосновывалось никак.

Поэтому я прошу Куба дать мне задачу, которая кажется разумной мне самому. Набираю группу: Шура и две новенькие девушки, и мы идем прочесывать квадрат.

Лес – тяжелый, такой называют «мордохлестом». Почти весь квадрат – заросшее густым березняком поле, добираться до которого пришлось через наваленный в 4 уровня бурелом. Тому, кто не бывал в лесах такого «мусорного» типа, трудно представить себе, что 100 метров там можно идти полчаса, и это изматывает, как соревнования ниндзя по ящику.

Поскольку девочки невысокие, мы долго упражняемся в гребаной лесной гимнастике, прежде чем добраться до границы квадрата. Идти по густому подросту непросто, прочесывать – мучительно, и помогают только кабаньи тропы, которых там вдосталь.

В какой-то момент мы слышим тихое посапывание и похрюкивание. На островке за небольшим ручьем, под сосной, кабан «купается» в вырытой яме. Кабаны так и чистятся, и балдеют. Расслабленный секач причуял нас, вскочил и начал приглядываться своими слепыми глазками. Наша 4-я идет справа, там, где мелколесье максимально близко подходит к секачу. Только я подумал, что сейчас что-то произойдет, – как девочка вывалилась из кустов и закричала, указывая рукой направление: «Туда?» Кабан шарахнулся от нее, прямо на другую девочку. Та с криком ломанулась в чащу. Первая, повинуясь инстинкту, тоже бросилась обратно. «Стоп!» – ору я, но уже поздно. Тем временем кабан вынырнул из кустов и убежал в другую сторону. «Вернитесь!» – кричу им вдогонку. «Иди сюда! Сюда! Она тут…» – слышу в ответ.

Бабка лежит прямо между мелколесьем и буреломом. Сознания нет. Дыхание есть. Просыпаться упорно не хочет. Нужно докричаться в рацию до штаба, то есть Зари.

– Лиса-7 – Заре.

– Заря в канале.

– Найдена, жива, предполагаем кому. Нужна помощь в транспортировке. Примите координаты.

– Готовы.

По прямой до штаба – каких-то 500 метров. До дороги – и того меньше, метров 400. Подошедшая группа с мягкими носилками состоит из 3 мужиков и девушки. 8 человек на одну, не очень тяжелую бабулю, невесть каким образом прорвавшуюся через четырехэтажный бурелом. Первые 50 метров занимают полчаса. Выдохлись все.

За это время успела приехать «Скорая». Вышедший из нее врач дошел до границы бурелома и отказывается ползти/прыгать дальше. Врач разворачивается, возвращается в машину и уезжает, хотя по прямой от него до нас с носилками – метров 200. «„Скорая“ не работает в очаге». Это правда: врачи «Скорой» имеют полное право, например, не подходить к машине, в которой находится зажатый пострадавший, в болевом шоке, истекающий кровью, да какой угодно. Они имеют право смотреть, как он умирает, и спокойно ждать приезда спасателей. Никаких иллюзий насчет «Скорой» у нас и не было, но это все равно злит: лес ведь не очаг чрезвычайной ситуации, это просто долбаный лес.

Дальше – 2 часа упражнений на бревнах, бабка, которая всё не приходит в сознание, дыхание всё тише, нервов всё меньше.

Рваные в клочья треники одной из девочек – новичок, не думала, что бывает такой лес; серые ее треники на бедре промокнуты кровью, прилипли к телу.

Координатор и еще одна группа, с Хрупким во главе, приходят нам навстречу, чтобы упростить процесс. Нас – 13 человек. 13! И это все равно 2 часа кульбитов на 400 метров.

Наконец бабка на опушке, «Скорая» на месте. Дочь бабки, только что примчавшаяся из другого города, – человек без лица.

– Почему она серая? Почему она не отвечает? Она спит? Она жива?..

Тишина в ответ, никто не знает, что сказать. «Скорая» уезжает.

– Почему она серая?..

– Она жива, – наконец говорит Куб. – Больше я ничего сказать не могу.

– Почему так долго?..

Вечером я успел на концерт.

И далеко ли яИ без тоски ли яЯ вижу колья

И слышу крылья…

Лучше всего я танцую под песню «Роган Борн». Раньше у меня была традиция – ходить в оранжевой фетровой шляпе с красной бахромой и плясать под «Рогана Борна», которого нет, как и меня, в известном смысле, что никого из нас вообще нет здесь и сейчас, потому что время и пространство всё время смещаются и искажаются, и в них нельзя достигнуть статики. Хотя порой кажется, что весь мир вращается, видоизменяется, как лес вокруг носилок бабки, лежащей в коме, и только сами носилки с бабкой – нечто вечное и неизменное. Вера и Лена напиваются и остаются в кабаке после концерта. Я устал, еду домой один.

Звоню Хрупкому, зная его приятельство с Кубом и то, что он точно узнает о судьбе найденной.

– Слушай, че с бабкой?

– В больнице померла.

– Ну бля…