- Дай только время. Я еще могу оставить тебя в дураках. По крайней мере я знаю, чем хотел бы заниматься. Это уже кое-что.
- А способен ли ты? Вот в чем вопрос.
- Посмотрим.
- Генри, ты пытаешься писать с тех пор, как я знаю тебя. У других писателей в твоем возрасте за плечами по крайней мере полдюжины книг. Ты даже не закончил первой - или все же закончил? Так что не мешает тебе самому призадуматься.
- Может, я до сорока пяти не начну, - сказал я шутливо.
- Подожди до шестидесяти, Генри. Кстати, как зовут того английского писателя, который начал в семьдесят?
- Тоже не могу сейчас вспомнить.
Появилась Трикс с кофе и тортом. Мы вернулись за стол.
- Итак, Хэл, - завел он снова, кладя себе огромный кусок торта, - все, что я хочу сказать: не сдавайся! Ты еще можешь стать писателем. Станешь ли ты великим писателем, этого я не могу тебе предсказать. Тебе еще многому надо учиться.
- Не обращай на него внимания, - посоветовала Трикс.
- Его ничем не прошибешь, - усмехнулся Макгрегор. - Он еще упрямее, чем я, и это говорит о многом. Правда в том, что мне больно смотреть, как он упускает время.
- Упускает время? - эхом отозвалась Трикс. А как нА-счет тебя?
- Меня? Я ленив. А это другое дело. - Он широко улыбнулся ей.
- Если думаешь жениться на мне, - возразила она, - придется тебе самому зарабатывать на жизнь. Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь содержать тебя?
Ты только послушай ее, Хэл, - покатился со смеху Макрегор, словно Трикс сказала что-то ужасно смешное. - Разве кто-нибудь говорил, что хочет, чтобы его содержали?
- А на что мы будем жить? Уж наверняка не на твой заработок.
- Фу ты! - скривился Макгрегор. - Дорогая, я еще не начинал работать. Подожди хотя бы, пока я не получу согласие на развод, тогда займусь этим вплотную.
- Не уверена, что мне хочется за тебя замуж, - сказала Трикс. Сказала очень серьезно.
- Нет, ты слышал? - поглядел на меня Макгрегор. - Как тебе это нравится? Ну, дорогая, ты много теряешь. Через десять лет я, возможно, буду заседать в Верховном суде.
- А пока это не произойдет?
- Мой девиз: не создавай себе трудностей заранее.
- Он всегда может заработать, стенографируя судебные заседания, - сказал я.
- И при этом прилично заработать, - добавил Макгрегор.
- Не хочу, чтобы у меня муж был судебным стенографистом.
- Ты выходишь за меня, - сказал Макгрегор. - Кому известно, кем я работаю, кто я?
- В настоящий момент ты обыкновенный неудачник, - ответила на это Трикс.
- Правильно, дорогая, - беспечно сказал Макгрегор, - но многие были неудачниками, пока не вскарабкались на верхушку лестницы.
Но ты не из тех, кто карабкается!
- Снова-здорово, - вздохнул Макгрегор. -Это просто та-кое выражение. Послушайте вы оба, вы же на самом деле не считаете меня неудачником? Просто сейчас я работаю на холостом ходу. Мне нужен стимул. Нужна добрая жена, дом и один-два настоящих друга. Вот как мы трое, например. Как, по-твоему, Генри, разумные вещи я говорю?
- Понимаешь, Трикс, - не дожидаясь ответа, продолжал он, - парней вроде Генри и меня нельзя мерить общей меркой. Мы - люди высшего сорта. Если возьмешь меня в мужья, тебе достанется сокровище. Я самый терпимый человек на свете. Генри подтвердит. Могу работать не хуже других… если надо! Только я не вижу смысла в том, чтобы гробить себя. Это глупо. Так вот, я ничего не говорил вам об этом, но у меня в запасе есть несколько блестящих планов. Больше того, я уже начинаю осуществлять их. Мне не хотелось об этом говорить, пока не будет результата. Если удастся провернуть хотя бы один из них, можно будет десять лет ни о чем не беспокоиться. Ну как, не ожидала?
- Ты прелесть, - сказала Трикс, неожиданно смягчаясь.
Не думаю, чтобы она хоть на секунду поверила в его планы, но она была рада ухватиться за любую соломинку.
- Ну вот! - просиял Макгрегор. - Видите, как все просто?
По дороге домой, спустя примерно час, я думал о всех его диких планах, которые он вынашивал с тех самых пор, как я знаю его, со времени, когда он еще ходил в подготовительную школу. Как он всегда усложнял себе жизнь, пытаясь облегчить ее. Я вспоминал, как он часами гнул спину, чтобы «потом» можно было делать что хочется, хотя никогда он не знал точно, что будет делать, когда можно будет делать только то, что хочется. О том, чтобы не делать ничего, что он всегда лицемерно почитал за summum bonum, речи вообще не было. Если он шел отдохнуть на пляж, непременно прихватывал с собой тетрадь и парочку книг по юриспруденции или даже несколько страничек из полного словаря, который читал - по страничке за раз - годами. Если мы лезли в воду, он заставлял кого-нибудь плыть с ним наперегонки до плотика или предлагал всем плыть до того или иного места или играть в ватерполо. Все, что угодно, только не лежать спокойненько на спине. Если мы вытягивались на песочке, он предлагал сыграть в кости или в карты. Если начинали болтать о разных приятных пустяках, он непременно затевал спор. Ничего он не мог делать спокойно и в свое удовольствие. Одно не кончит, а уже думает о другом.